Владимир Амодео: Поэтика вечного возвращения
И провести границы Меж нас я не могу.
Борис Пастернак
Художественное видение Владимира Амодео располагается в пограничной зоне между жизнью и собственно искусством, свободно пересекая в обе стороны эти два необходимых для творчества состояния. Своим пространством переживания и художественной рефлексией художник избрал ближний мир – мир, описываемый английским кинорежиссером Питером Гринуэем как «интимный дневник». В этом мире царствуют покой и любовь, две симметричные классические мифологемы, где творческая личность стремится отказаться от самой себя, превратиться в медиума, посредника между пространством страстей и печалей, живущих в бесконечных вариациях среди нас и миром идеальных состояний и откровения. 
Каждое высказывание художника является открытой, незамкнутой фигурой, которая способна в своих контурах переливаться, переходить в другие формы, образуя в создаваемых скульптурных сериях сложный пульсирующий орнамент из узелков и сплетений. В его драматургии символическое предшествует предметному сгущению материи, ее конкретному образу, реализуя библейскую фразу «и свет во тьме светит». Рождающаяся художественная реальность объявляет о готовности искусства называть вещи своими именами, активизируя бессознательное и формируя свое личное пространство в большой культуре.
Фраза Бориса Пастернака, обращенная к женщине, фраза художника и поэта «я – поле твоего сраженья» очень близка визуальной философии Владимира Амодео. Присутствие чуда в простой реальности, ее чувственная образность воспринимается в художественных высказываниях Владимира Амодео как органическая жизнь в ритмических состояниях равновесий и пульсаций внутренней энергии. Она мерцает в диагональной системе координат, в которой существую его героини, в уникальности их поз, в их легкости и абсолютной сосредоточенности, в прозрачности силуэтов, чем-то напоминающих манящие своей магией фигурки балерин Эдуарда Дега. В них встречается напряженность женского чувства, явленного в виртуозных композициях Аристида Майоля и Марино Марини, возвышенность и естественность поэтики импрессионизма, уходящей в культуру первых фотоателье середины XIX века, феноменальность крестьянского цикла Казимира Малевича, его строгость репрезентации человеческой фигуры, в которой лицо теряет свои личные черты. Визуальность этих серий, казалось бы, абсолютно натуральная, но в действительности наполненная природой иного, открывает особую человеческую глубину, волшебную, регулярную повседневность, пронизанную щемящим чувством ностальгии.
В самой структуре творчества Владимира Амодео – как непрерывного процесса органической жизни – реализуется великий круговорот культуры, неразрывно связанный с личной оптикой скульптора, обращенной к ритуальному поведению человека. В его камерных композициях скрывается глубокая нежность к человеческому телу, к окружающему миру его обитания, к его трогательной беззащитности, обретающая удивительную силу внушения. Её образность собирает в себе, как кристалл, все многообразие ракурсных состояний, превращая этот интеграл в своеобразный видеоролик, в стратегию кинематографа. Переплетаясь в единый животворный комплекс, артефакты художника утверждают свою конкретность, не теряя образности универсальных состояний. Сохраняя в бронзе одухотворенную вещественность, они в то же время выходят за зыбкие границы чисто фигуративного, сближаясь с архетипами фундаментальных культур и классического авангарда.
В своих сериях Владимир Амодео создает модель первообраза, его родовую феноменальность, обращаясь к каноническим формам искусства. Его персонажи естественно сближаются с героинями помпейских фресок, античных форумов, участвуют в ритуальных сценах в гобеленах позднего Ренессанса. Их движения естественны, как элементы механики Всеволода Мейерхольда, их жесты напоминают фазовость состояния греческой вазовости. Забываешь, что все они принадлежат нашему странному времени, в котором, оказывается, еще сохраняются слои органической размеренной жизни, где присутствуют календарные ритмы, восходы и заходы солнца и царствует женская щедрость, в проявлении которой способно обнажаться сущность нашего бытия.
Пройдя настоящую академическую школу, вместе с тем Владимир Амодео никогда не воспринимал мир как объект копирования, сохраняя великое детское чувство удивления и восхищения перед ним. Мир и образ женщины в нем всегда оставались непрерывным творческим источником радости и вдохновения. Переживая эту пронзительную образность художник как бы переходит за границы силуэтов своих произведений, открывая «маленькую зеленую дверь в стене», проникая в пространство универсального согласия, в котором космос выстраивается по антропоцентрическому принципу.
Эта реальность, фиксируемая пластикой Владимира Амодео, и есть единственное и подлинное пребывание человека в мире, наполненном живым сознанием и любовью. Она открывается чистому сердцу и в той зримой убедительности, что граничит с состоянием полного физического присутствия в образах создаваемого искусства. В этих магических измерениях язык человека и природа материи обретает единство, мир пронизывается животворным дыханием и погружается в божественную целостность, где царствует совершенный покой.
Виталий Пацюков
