Патрик Модиано, французский писатель, ставший лауреатом Нобелевской премии по литературе — 2014, дал пресс-конференцию в издательстве Gallimard в Париже. Напомним, после объявления имени победителя Модиано на некоторое время пропал из поля зрения представителей СМИ; французские журналисты и Шведская академия пытались разыскать его, однако безрезультатно.
Как стало известно на первой пресс-конференции Модиано в роли обладателя Нобелевской премии по литературе, писатель посвящает награду своему внуку, гражданину Швеции. Мануэль Валль, премьер-министр Франции, назвал автора «одним из величайших писателей современности», а Петер Энглуд, секретарь Шведской академии, присудившей писателю Нобелевскую премию, сравнил Модиано с Марселем Прустом.
Патрик Модиано написал около 30 новелл и романов. Его первая книга, «Площадь Звезды», увидевшая свет в 1968 году, принесла писателю мировую известность. Модиано также является обладателем премий Фенеона и Роже Нимье. Основная тема его творчества — оккупация Франции в годы Второй мировой войны.
http://www.personbio.com/quote.php?id_info=664
Патрик Модиано (Patrick Modiano) (1945 год) - французский писатель.Родился в Булони. Окончил коллеж Сен-Жозеф (Савойя) и лицей Генриха Четвертого в Париже, с 1967 года - профессиональный писатель. В 1984 году был удостоен премии Фонда принца Монако за вклад в литературу. Кроме того, Модиано - лауреат Гонкуровской премии.
Патрик Модиано любил говорить,что его память предшествует его рождению. Рожденный в 1945, он - продукт немецкого окупации Французами после Второй мировой войны. Его собственный отец, еврейского-итальянского происхождения, был жертвой Нацистского притеснения. Таким образом, многие из романов Модиано написанны в Занятом Париже. Его Париж является темным и угрожающим как в кино Джина Реноир, с характерами, перемещающимися в грязных водах черного рынка,тонкая линия между Сотрудничеством и Сопротивлением.
Полная биография Патрик Модиано... в жизни важно не будущее, а прошлое.До сих пор мне все казалось таким хаотичным и раздробленным. Какие-то лоскутки, обрывки чего-то возвращались ко мне неожиданно, по ходу моих поисков...Но, может, в конечном счете, это и есть жизнь...И наши жизни, не рассеиваются ли они в вечерних сумерках так же стремительно, как детская обида?И что есть мы в этом пейзаже? Отзвук наших поступков, наших жизней, чудилось мне, тонет в вате легких снежинок вокруг нас, падающих на колоколюню, на каток и кладбище, на темную полоску дороги, пересекающую долину.Как все-таки разобщено живут люди, если даже их друзья незнакомы друг с другом. Жаль.Странные люди. Из тех, кто оставляет за собой лишь легкую дымку, которая тут же развеется...Хотте любил приводить в пример некоего "пляжного человека"...Этот человек провел сорок лет своей жизни на пляжах или в бассейнах, болтая с курортниками и богатыми бездельниками. На тысячах летних фотографий он, в купальном костюме, стоит с краешка или на заднем плане какой-нибудь веселой компании, но вряд ли кто-нибудь мог бы сказать, как его зовут и откуда он взялся. Точно также никто не заметил, как в один прекрасный день он исчез с фотографий...Хотте всегда повторял, что, в сущности, все мы "пляжные люди" и что "песок, - я привожу его выражение дословно, - лишь несколько мгновений хранит отпечатки наших шагов".Я - никто. Просто светлый силуэт, в этот вечер, на террасе кафе.Я думаю, что подъезды домов хранят шаги тех, кто когда-то часто бывал здесь и потом исчез. Какие-то замирающие волны и сейчас дрожат в воздухе, они становятся все слабее, но их можно уловить, если прислушаться.Я понял, что бессилен “воскресить” прошлое. От него остаются лишь фрагменты, разрозненные эпизоды.
Патрик Модиано
Улица темных лавок
IЯ - никто. Просто светлый силуэт, в этот вечер, на террасе кафе. Не успел Хютте уйти, как хлынул дождь, настоящий ливень, и мне пришлось ждать, пока он перестанет.За несколько часов до этого мы с Хютте в последний раз встретились в Конторе. Он сидел, как всегда, за массивным письменным столом, но пальто он не снял, и поэтому действительно возникло чувство, что мы расстаемся. Я сидел напротив него в кожаном кресле, предназначенном для клиентов. Яркий свет лампы с абажуром из опалового стекла бил мне прямо в глаза.- Ну что ж, Ги... Вот и все...- вздохнул Хютте. На столе валялась папка. Может, с делом того черноволосого коротышки с растерянным взглядом и отечным лицом, который поручил нам следить за своей женой. Во второй половине дня она встречалась с другим черноволосым коротышкой с отечным лицом в меблированных комнатах на улице Виталь, недалеко от проспекта Поль-Думер.Хютте задумчиво поглаживал бороду. Борода была подстрижена коротко, щеки заросли густой седеющей щетиной. Его большие светлые глаза смотрели отрешенно. Слева от его стола стоял плетеный стул, на котором я сидел, когда работал. За спиной Хютте почти полстены занимали стеллажи темного дерева с адресными книгами Боттена и телефонными справочниками за последние пятьдесят лет. Хютте часто говорил мне, что они его незаменимое подспорье - без них он как без рук. И что ни одна библиотека не содержит столько ценных и волнующих сведений, ибо на страницах этих справочников можно обнаружить следы давно исчезнувших людей и обстоятельств их жизни - следы целых миров, о которых могут поведать они одни.- Что вы собираетесь делать со всеми этими Боттенами? - спросил я Хютте, обводя широким жестом полки.- Да ничего, Ги. Я хочу оставить за собой помещение. Он окинул кабинет быстрым взглядом. Двустворчатая дверь в соседнюю комнату была распахнута, и я видел стоявший там потертый бархатный диван, камин и зеркало, в котором отражались ряды адресных книг, справочников и лицо Хютте. Клиенты обычно ждали приема в этой комнате. Паркет был покрыт персидским ковром. На стене у окна висела икона.- О чем вы думаете, Ги?- Ни о чем. Значит, вы сохраните за собой помещение?- Да. Я собираюсь время от времени приезжать в Париж и хотел бы останавливаться здесь. Он протянул мне портсигар.- По-моему, будет не так грустно, если ничего тут не трогать.Мы проработали вместе больше восьми лет. Хютте сам создал эту Контору частного сыска в 1947 году, и до меня у него сменилось немало сотрудников. Мы сообщали нашим клиентам интересующие их подробности "светской хроники", по выражению Хютте. Ведь наши отношения с клиентами, любил он повторять, остаются сугубо "светскими".- Вы считаете, что сможете жить в Ницце?- Ну конечно.- И вы не будете там скучать? Он выдохнул сигаретный дым.- Надо же когда-то уйти на покой, Ги. Он тяжело поднялся. Хютте весил, наверное, более ста килограммов и был почти двухметрового роста.- Поезд отходит в двадцать пятьдесят пять. Мы успеем еще выпить по рюмочке.
Я пошел за ним по коридору, который вел в прихожую. Она была странной овальной формы, с выцветшими желтоватыми стенами. На полу стоял черный портфель, набитый доверху,- его даже не удалось закрыть. Хютте поднял его. Он нес портфель под мышкой, придерживая другой рукой.- У вас нет вещей?- Я все отправил багажом.Хютте открыл входную дверь, и я погасил свет в прихожей. На площадке он чуть помедлил, прежде чем захлопнуть дверь, и от металлического щелчка у меня ёкнуло сердце. Звук этот отмечал конец долгого периода моей жизни.- Тоска берет, а, Ги? - сказал Хютте и, вынув из кармана пальто большой носовой платок, вытер лоб.На двери все еще висела прямоугольная табличка из черного мрамора, на которой было выведено блестящими золотыми буквами:
К. М. Х Ю Т Т ЕКонтора частного сыска
- Пусть висит,- сказал Хютте и повернул ключ в замке.Мы пошли по проспекту Ньель к площади Перейр. Уже совсем стемнело. Несмотря на начало зимы, воздух был теплым. Дойдя до площади, мы сели за столик на террасе кафе "Гортензия". Хютте любил это кафе, потому что стулья там были обиты рубчатой тканью, как в прежние времена.- А вы-то что будете делать, Ги? - спросил он, отпив глоток коньяка с водой.- Я? Пойду по следу.- По следу?- Ну да. По следу своего прошлого. Я произнес эту фразу торжественным тоном, и он улыбнулся.- Я всегда верил, что в конце концов вы отыщете свое прошлое.Теперь он был серьезен, и это меня тронуло.- Но видите ли, Ги, я спрашиваю себя, стоит ли его искать...Он замолчал. О чем он думал? О собственном прошлом?- Вот вам ключ. Заходите туда. Мне это будет приятно. Он протянул мне ключ, и я сунул его в карман брюк.- И позвоните мне в Ниццу. Я хочу быть в курсе... ваших поисков прошлого...Он встал и пожал мне руку.- Я провожу вас?- О нет, нет... Слишком печальный ритуал...Он стремительно, не оглядываясь, вышел из кафе, и я ощутил какую-то пустоту в душе. Этот человек многое значил для меня. Неизвестно, что бы стало со мной без него, без его помощи десять лет назад, когда я был внезапно поражен амнезией и жил на ощупь, словно в тумане. Его тронула моя судьба, и благодаря многочисленным связям ему удалось даже раздобыть мне документы."Вот, держите,- сказал он, протягивая мне большой конверт с удостоверением личности и паспортом.- Вас зовут теперь Ги Ролан".
И Хютте, этот сыщик, к которому я обратился как к специалисту, чтобы он разыскал свидетелей или хотя бы следы моей прошлой жизни, добавил:"Дорогой мой "Ги Ролан", с этой минуты перестаньте оглядываться назад, думайте о настоящем и будущем. Я предлагаю вам работать со мной".Он почувствовал ко мне симпатию потому, наверное - я узнал об этом лишь какое-то время спустя,- что его собственные следы тоже оборвались и целый кусок его жизни мгновенно провалился, не оставив никакой зацепки, ни малейшей путеводной нити, которая могла бы хоть как-то связать его с прошлым. Да и правда, что же может быть общего между разбитым стариком в поношенном пальто, который уходил от меня в ночь с большим черным портфелем под мышкой, и былым теннисистом, белокурым красавцем - остзейским бароном Константином фон Хютте?
VI
Объект: Орлова, Мара, известна также под именем Гэй Орлова.Родилась: в Москве (Россия) в 1914-м. Родители - Кирилл Орлов и Ирина Джорджадзе.Гражданство: (прочерк). Правительство Союза Советских Социалистических Республик лишило родителей мадемуазель Орловой и ее саму гражданства как эмигрантов. Мадемуазель Орлова имела обычный вид на жительство. Она прибыла во Францию из Соединенных Штатов, по всей видимости, в 1936 г.В США мадемуазель Орлова зарегистрировала брак с мистером Уолдо Блантом, с которым потом развелась.Мадемуазель Орлова проживала:ул. дю Сирк, отель "Шатобриан", Париж-8просп. Монтень, 53, Париж-8просп. Маршала Лиоте, 25, Париж-16
До приезда во Францию мадемуазель Орлова была как будто танцовщицей в Соединенных Штатах.В Париже она вела весьма роскошную жизнь, но источники ее доходов неизвестны.Мадемуазель Орлова скончалась в 1950 году, у себя дома - просп. Маршала Лиоте, 25, Париж-16,- от слишком сильной дозы барбитуратов.Уолдо Блант, ее бывший муж, проживает в Париже с 1952 г. и подвизается в качестве пианиста в различных ночных заведениях. Он американский гражданин.Родился 30 сентября 1910 г. в Чикаго.Вид на жительство во Франции № 534НС828.
К этому листку, напечатанному на машинке, приложена визитная карточка Жан-Пьера Бернарди:"Вот все имеющиеся у меня сведения. Всегда к Вашим услугам. Поклон Хютте".
XIIНичего особенного не было в этой коробке из-под печенья. Облупившийся оловянный солдатик с барабаном. Клевер с четырьмя листиками, наклеенный на белый конверт. Фотографии.Я изображен на двух. Сомнений нет - это тот же человек, который снят вместе с Гэй Орловой и старым Джорджадзе. Высокий брюнет, разница только в том, что тогда у меня не было усов. На одной из фотографий я в обществе молодого человека, моего ровесника, такого же высокого, но с более светлыми волосами. Фредди? Да, потому что на обороте кто-то надписал карандашом: "Педро - Фредди - Ла Боль". Мы на берегу моря, в купальных халатах. Снимок явно очень старый.На втором нас четверо: Фредди, я, Гэй Орлова, которую я легко узнал, и молодая женщина - мы сидим в "летней столовой", прямо на полу, откинувшись на край дивана, обитого красным бархатом. Справа виден бильярд.На третьей фотографии - молодая женщина, которая снята с нами в "летней столовой". Она у бильярдного стола, в руках держит кий. Светлые волосы падают на плечи. Не ее ли я привозил к Фредди? На другом снимке она стоит, облокотившись на перила какой-то веранды.Открытка с видом Нью-Йорка: "Говард де Люцу для мсье Робера Брюна. Вальбрез. Орн". Читаю:"Дорогой Боб. Привет из Америки. До скорого. Фредди".Странный документ, с грифом:
Генеральное КонсульствоРеспублики Аргентина№ 106Генеральное Консульство Республики Аргентина во Франции, представляющее интересы Греции в оккупированной зоне, удостоверяет, что во время мировой войны 1914-1918 гг. архивы мэрии г. Салоники были уничтожены пожаром.Париж, 15 июля 1941 г.Генеральный КонсулРеспублики Аргентина,представляющий интересы Греции.
Неразборчивая подпись, под которой напечатано на машинке:
Р. Л. де Оливейра Сезар, Генеральный Консул.
Я? Нет, его зовут не Педро. Маленькая газетная вырезка:
ОПИСЬ ДВИЖИМОГО ИМУЩЕСТВА СЕМЬИ ГОВАРД ДЕ ЛЮЦ. Распродажа состоится по распоряжению УправленияГосударственными Владениями в Вальбрезе (Орн), в замке Сен-Лазар, 7 и 11 апреля.Предметы искусства, мебель - старинная и современная - Картины - Фарфор - КерамикаКовры - Постельные принадлежности - Столовое белье Рояль фабрики Эрар Холодильник и т. д. Вещи будут выставлены на осмотр в субботу, 6 апреля, с 14 до 18 часов, а также утром, в дни продажи, с 10 до 12 часов.
Я открываю конверт с наклеенным четырехлистником. В нем лежат маленькие снимки, как для документов: на одном - Фредди, на другом - я, на третьем - Гэй Орлова и на последнем - молодая женщина со светлыми волосами.Там же я обнаруживаю незаполненный паспорт Доминиканской Республики.Случайно перевернув фотографию светловолосой девушки, я читаю на обороте номер телефона, написанный синими чернилами, почерк неразборчивый, тот же, что и на открытке из Америки:Педро: АНЖу 15-28.
XXIVНо почему Скуффи, этот толстяк с бульдожьим лицом, возникает в моей помутневшей памяти чаще, чем кто-либо другой? Может, из-за белого костюма? Яркое пятно пробивается сквозь туман, как звуки оркестра или чистый тембр голоса торжествуют над помехами и шумами, когда крутишь колесико транзистора.Я помню светлое пятно его костюма на лестнице и глухое равномерное постукивание трости с набалдашником по ступенькам. Он останавливался на каждой площадке. Я иногда сталкивался с ним, поднимаясь к Дениз. Я отчетливо вижу медные перила, стены песочного цвета, двойные, темного дерева, двери квартир. Свет лампочки на этажах, его лицо и грустные мягкие бульдожьи глаза, выплывающие из темноты... Мне кажется даже, что, проходя, он здоровался со мной.***Дениз часто опаздывала. Она работала,- теперь я все вспоминаю благодаря белому силуэту, удаляющемуся от меня по бульвару,- она работала у модельера, на улице Ла Боэси; это был худой блондин, потом он стал знаменитостью, но в то время только начинал. Я помню его имя - Жак - и если наберусь терпения, отыщу и фамилию в старых Боттенах у Хютте. Улица Ла Боэси...Иногда она подходила к моему столику под навесом уже затемно, но я не сердился на нее, я мог бы просидеть еще долго, попивая мятную воду. Я предпочитал ждать здесь, в кафе, а не в маленькой квартирке Дениз, неподалеку отсюда. Девять часов. Он, как обычно, пересекает бульвар. Кажется, что его костюм фосфоресцирует. Как-то вечером они с Дениз обменялись несколькими словами, там, под деревьями. В ослепительной белизне его костюма, в смуглом бульдожьем лице и иссиня-зеленой листве было что-то летнее и призрачное.***Мы ужинали неподалеку от улицы Виктора Гюго в баскском ресторане. Вчера вечером я пытался найти его, но безуспешно. А ведь я обошел весь район. Этот ресторан находился на углу двух тихих, спокойных улиц, перед ним была терраса под красно-зеленым холщовым навесом, огражденная растениями в кадках. На террасе полно народу. Я слышу гул голосов, позвякивание бокалов, вижу внутри ресторана стойку из красного дерева и над ней - длинную фреску с пейзажем Серебряного берега. У меня в памяти сохранились и какие-то лица. Помню худого высокого блондина с улицы Ла Боэси, у которого работала Дениз,- он иногда садился на минутку к нам за столик. Брюнета с усиками, рыжеволосую женщину, еще одного блондина, кудрявого,- он не переставая смеялся,- но, увы... я не могу соотнести эти лица с именами... Лысый череп бармена, готовившего коктейль, секрет которого был известен ему одному. Достаточно было бы вспомнить название коктейля - так же назывался и ресторан,- чтобы ожили и другие воспоминания, но как? Вчера вечером я кружил по этим улицам, прекрасно зная, что они - те же, что и прежде, и все-таки не узнавал их. И дома, и ширина тротуара не изменились, но в те времена освещение было другим и что-то иное витало в воздухе...Мы возвращались той же дорогой. Часто ходили в кинотеатр в нашем квартале - его я нашел: "Руаяль-Виллье", на площади Левис. Площадь, скамейки, афишная тумба и деревья мне больше помогли узнать это место, чем фасад кинотеатра.Если бы мне удалось вспомнить фильмы, которые мы тогда смотрели, я бы с точностью определил, какие это были годы, но у меня в памяти сохранились лишь смутные образы. Санки, скользящие по снегу. Каюта на теплоходе, куда входит мужчина в смокинге, силуэты танцующих за стеклянной дверью...Мы возвращаемся на Римскую улицу. Вчера вечером я прошел ее до девяносто седьмого дома и, мне кажется, испытал, как и в те времена, чувство тревожного страха при виде решеток, железнодорожных путей и, по ту сторону, рекламы ДЮБОННЕ, закрывавшей стену одного из домов,- ее цвета с тех пор, наверное, поблекли.***
