Опубликовано: 03 ноября 2015 15:34

ТАТЬЯНИН ДЕНЬ

                                                                    «…А сверху купола небес

                                                                    Спускают кружева чудес

                                                                    На белоснежье, синий лес

                                                                    И за-ми-рает все окрест!

 

                                                                    Лишь только слышно: потетень,

                                                                    Синички радостная тень

                                                                    Уселась на сирень-плетень…»

                                                                                                       «Татьянин день»

 

         Вот так, в один из погожих, солнечных январских дней, под синь-перезвон неуловимых юрких птичек-синичек, этих бесконечно милых нашей душе обитателей лесов и перелесков, парков и садов, под их веселую, незамысловатую песенку, тронулись мы с моим другом Георгием в любимую нашу сторонушку под названием Земцы.

         Эх, и весело же покатил нас туда уютный поезд «Москва-Рига» с вагонами, раскрашенными (ну, не диво ли?) в синичкин наряд: бока темно-синие, с желтыми полосками и черными бусинками окон! Такой вот стайкой вагонов и полетели мы, как на крылышках под неумолчный перестук колес: «тень-тень-потетень, завтра будет добрый день…»

         Ранним утром мы были уже на месте. И не усели сойти, как стайки вагонов (и впрямь, птички-синички) упорхнули далее в сторону Великих Лук, и еще далее, в другую страну, дорогую мою Латвию, о которой я могу говорить бесконечно, но это уже другой разговор.

         Нас встречает-привечает земля земцовская, вся в белоснежных одеждах, с призывно мерцающими окошками домов: время-то наступает рассветное, и потому зажигаются огоньки, затапливаются печки-домогрейки, тянет дымком с подворий, примешиваясь к звонкому, морозному воздуху. Все! Уже не Москва, на месте мы: и пахнет-то здесь иначе, и звезд видимо-невидимо, и тишина-то звонкая-презвонкая.

         А вот, наконец, и дом наш показался, весь занесенный снегом. Луна постаралась – разукрасила все вокруг волшебным тайным цветом, так что просто глаз не оторвать! И при самом подходе к дому, в честь нашего прибытия была исполнена лунная соната во всей красе своих морозных аккордов.

         Дом заждался нас – захолодел, заиндевел, заторопил, чтобы мы поскорее растапливали печку-государушку, ту самую, что сделана была Георгием по русскому подобию – с лежанкою да с подом, загнетью и прочими, ей присущими премудростями. И вот уже загорелась береста, подхватились поленья, побежали потрескивая огоньки, закурчавились в морозном воздухе дымки, прибавляя в земцовский аромат истомный запах нашей печки. Побежало тепло по лавочкам, по половичкам, по лежанкам, и обогрев их, заглянуло затем во все уголки-закоулочки, высматривая, не спрятался ли где еще холодок-морозец.

         Так за хлопотами и не заметили, как подкрался рассвет, заголубели окна, задернутые шторами да занавесками, искусно сделанными руками красавицы Анюты, любимой жены Георгия, которую он от любви своей большой назвал однажды Птичкой, да так и зовет-величает по сей день. А она и впрямь птичкой порхает рядом с ним, что-то щебечет, ласково называя его Прокопычем, хлопочет по дому, огороду, рассаживая на нем всякие всячности, которые потом так радуют глаз и так ложатся на душу.

         Встает, занимается зимний январский день. Радостный. Солнечный. Весь в искринках снеговых. А день-то, между прочим, по православному календарю особенный – Татьянин. Недаром напевали синички: «Татьянин день! Татьянин день!», напоминая всем забывчивым об удивительной русской красоте, связанной с этим именем:

 

На Руси есть имя дивное,

Имя дивное – переливное,

Как искрящийся зимний день.

С снегирями на синь-плетень,

С перевязью рябиновых бус,

Алых щек и пунцовых уст.

 

На Руси ест имя славное,

Имя славное, окаянное…

Окаянью вокруг все закружится,

В белостаньи, вдруг, обнаружится:

Одурманила, обезручила,

Недостанью своею измучила.

 

Недостанная – даль туманная,

Недостанное – имя славное.

Имя дивное – переливное,

Убегающее – призывное

В сказ-страну свою окаянную,

Расписавшись в снегах Татьяною.

 

         Вот мы и задумали с Георгием в этот праздничный день наведаться в «сказ-страну окаянную», да попытаться найти те убегающе-призывные следы, оставленные в снегах Татьяною. А в ту страну можно попасть, только наладив лыжи-скороходы, да направив их в сторону лесов дремучих, что соседствуют с угорьями, да заснеженными полями. Все это вместе называется Тверским белопольем. Итак, нас ждет «сказ-страна окаянная…»

         Но прежде, чем отправиться в это романтическое, дух захватывающее путешествие, нам предстоит подготовить свой приход в дом, который только-только еще наполнился обволакивающим теплом, засветился проникшими через заиндевевшие окошки лучиками-зайчиками, которые весело разбежались по стенкам, картинкам, вазочкам, да по травушкам-муравушкам, засушенными и развешанными заботливой Анютой. Для этого нам еще предстоит приготовить обед, да не где-нибудь, а в русской печи (!), в чугунках! Да баньку протопить, водицы колодезной наносить туда, да дровишек заготовить побольше. Вот и разделили свои обязанности: я – к печке, а Георгий, со знанием дела, взялся за баньку.

         С деревенским меню голову долго ломать не приходится: все очень даже просто – щи, да каша, да разные соленья. Вроде бы все просто, ан нет, тут есть где проявить свои кулинарные способности, приготовить все так, чтобы во время еды ты бы жмурился от удовольствия, да испарину успевал был вытирать со лба. А щи – обязательно должны быть из квашеной капусты, приправленные обжаренным лучком, с морковью, да еще кой-какими кореньями. Бульончик же процедить обязательно нужно, чтоб прозрачным был, чтоб глаз радовал, да аппетит раззадоривал. В другом чугунке готовится каша. Гречневая. С грибами, да репчатым луком обжаренным. Ох, уж это деревенское гурманство! И еще. Еда должна обязательно готовиться с душой и молитвой. Не будет иначе вкусноты!

         Ну, вроде бы все готово к последнему действу – когда чугунки торжественно берутся в ухваты  и ставятся в жаркий зев русской печи. Но это произойдет перед нашим уходом. И вот, пока мы будем путешествовать, в чугунках в это время должно произойти великое священнодействие – щей томление, да каши поспеяние!

         А в это время Георгий заканчивает приготовление баенки, так именно выговаривается на Русском Севере, знакомое всем с детства слово баня, или, как еще ее ласково называют – банька. Ох, и духмян-то какой здесь! Полы-полки уже вымыты; котлы-корыта наполнены водою ключевою, искристою, а уж какой леденистою! И венички стоят наготове, ждут своего часа, когда начнется здесь неописуемый праздник тела и души. Но это… после путешествия, а сейчас – еловые лапники в котел, да мятный растворчик для пару на изготовочку. Теперь все двери плотно прикрываем, чтобы баенка тоже истопилась, настоялась бы для нас пылом-жаром.

         Пока мы всем этим занимались, день разошелся, разыгрался не на шутку. В лазурном куполе небес – яркое, брызжущее серебром солнце, чуть подернутое тончайшей снежной пеленой. И кругом, как в той замечательной детской песенке:

 

Тень-тень-потетень,

Выше города плетень…

 

         Тут же вездесущие синички, чуть поодаль сидят на плетне важные, но такие добрые вороны, да прилетевшая поглазеть на эту красоту стайка снегирей, удобно умостившаяся на ветках рябины.

 

……………………...........

…………………………   

Из-под сугроба на дворе

Лопух лепечет на заре

И ягод россыпь – в январе!

……………………………..

Цветет сирень, цветет плетень

И синь-синички потетень:

«Татьянин день! Татьянин день!»

 

         Напоминают нам они, что день-то зимний недолог, что спешить, надо в сказочную страну «в даль туманную – недостанную», и искать, в белостаньи следы Татьянины.

         Дверь быстрее на запор, и выпорхнули наши лыжи крылатые в сторону леса. А он тут вот, рядышком – прошли чуток за околицу и попали в предлесье. По ходу и маршрут свой определили: во-о-н сначала до того взгорья через лес до Ущицы, затем, пройдя по-над берегом через угорья, выйти опять к лесу, а там через него на другую окраину Земцов. Вот по такому серебряному кольцу мы и двинулись с Георгием в романтическое путешествие.

         Встречает нас лес своей загадочной тишиной и еще чем-то таинственным, скрытым за мохнатыми елями, кустами лещины в снеговинах, корястыми, могучими стволами лиственниц и сосен, и плотным частоколом осинника. Какую-то тайну скрывает от нас зимний лес, что-то упрятал он там, в глухих чащобах и под большущими сугробами. Даже синички поотстали от нас, на окраине села задержались у куста калины, продолжая напевать свою веселую песенку. Еле уловимая музыка слышится в этой пронзительной тишине леса, где-то далеко-далеко, в глубине его чудятся величественные и торжественные мелодии. Только сейчас начинаешь осознавать, что попал в настоящую Страну Чудес. Раздвигая руками пушистые, отороченные ослепительно белым снегом завесы елей, проходя сквозь синеву кулис, простроченных серебристыми солнечными нитями, мы оказываемся, вдруг, на поляне. Да какая же это поляна? Это же Большой зал сказочного Зимнего Дворца, где торжественным тутти нас встречают аккорды величественной музыки!

         Как по мановению волшебной палочки, преображаются деревья, и тут же происходят их чудесные превращения. Вот уже перед нами величественные царские особы в горностаевых мантиях, усыпанных перлами, да алмазами. А рядом с ними гоф-маршалы и фрейлины, каких-то высоких чинов вельможи в блестящих мундирах, бравые гусары, девицы-красавицы со своими пышно разодетыми мамками. Только на величайших музыкально-сценических полотнах гениев прошлого – Глинки и Римского-Корсакова, Чайковского и Мусоргского вместе с Васнецовым, Врубелем, Сомовым, Добужинским в этом, дух захватывающем смешении гениальной музыки, живописи, сценографии и великого дирижирования можно было увидеть подобную картину, представшую нашему взору!

         Мы чувствовали, как затягивает нас это действо, как плавно, перетекая во времени и пространстве, растворяемся в этой сказочной красоте, отдаваясь очарованию Божественной музыки… И не заметили, как вышли неожиданно из этой лесной сказки и попали… Нет, это невозможно даже представить – в другую Страну Чудес!

         Там, за кромкой леса, отороченной карминной лентой падающих теней, нам предстало ослепительно-белое взгорье, все в сверкающих блестках снежинок, в которых озорно прятались солнечные веселинки. Как конопушки, рассыпались по взгорью рыжие, непокорные вихорки осотин с косо постриженными чубчиками. И все это перевилось замысловатым узорочьем заячьих следов. Видно здорово здесь повеселились зайчишки, отмечая какую-то свою радость, может они тоже, как и мы, приобщились к Татьяниному дню, а быть может, отпраздновали лихую победу над серым волком, которого прогнал нашедшийся среди них заяц-храбрец. Доказательством тому – обиженный след угрюмого волка, уходящий в сторону синеющей кромки леса. А тут еще сорока-говорунья прилетела, сказки нам стала рассказывать, верещит-стрекочет, крыльями своими взмахивает, то забежит вперед, то подлетит чуток; ну, такую картину нам нарисовала, что поняли мы – заячья братва, когда она соберется вместе, да разгуляется – серьезная сила. Вот тогда держись волчище – серый бочище! Ну, а про лису тут и говорить нечего. Хотя, как это говорить нечего? Как только мы лихо спустились с загорья, да пошли по-над берегом Ущицы, так сразу же и увидели следы этой рыжей плутовки. Вот она здесь мышковала – устроила свою охоту, да видно не очень-то голодна была, выдает узорочье следов: какие-то прятки-догонялки устроила с прыжками, да засадами за кустами и за кочками. Тоже, видать, в праздничном настроении пребывала Лизавета Патрикеевна – так ни одной мышки-норушки и не поймала. Ладно как-то все. И радостно.

         Бежит далее наша путь-дороженька вдоль речки, петляя по угорьям и низинкам, то карабкаясь вверх, то резво сбегая вниз через перелески и околышки, пересекая тропки звериные, да изредка дорожки людские. А глаза все всматриваются в росписи белопольные, все пытаются высмотреть в «окаянии закруженной» роспись Татьянину. Ну, где же она, озорница, оставила свои следы-пометочки? Вот уж и погост промелькнул с березами, да рябинами, прошли по закраинам Больших и Малых Ущан, отмахнувшись по пути от вислоухой собачонки, которая, как положено, облаяла нас, и даже для острастки было погналась за нами. За приземистой фермой, от которой пахнуло таким парным теплом, что даже мы, закоренелые горожане, узнали, учуяли в нем что-то знакомое и щемящее-близкое; так вот, за этой фермой долгий, крутой спуск вынес наши лыжи-скороходы прямехонько к Земцам.

         Вот и замкнулось наше Серебряное кольцо романтического путешествия по Тверскому белополью, закончилась лыжная прогулка по тем заветным местам, что давно уже обозначились в скрижалях нашей памяти. Потому, что не раз бывали мы здесь во все времена года, и каждый раз замечали непроходящую красоту этих мест, не раз захватывало дух от этих необъятных просторов, от небес, от музыки этой земли. И везде бесконечная Радость захлестывала нас:

 

Ах, красота! Безмерная, родная!

Вся в бесконечной Вечности своей!

Исконно русская. Великая! Святая!

Ты – разноцветье Радости моей!

 

         В этих бесхитростных строчках выражена большая любовь и большая нежность к этим местам.

         Всего-то наше путешествие длилось около трех часов, а сколько открытий и потаенной красоты мы увидели, заметили, а где-то краешком глаза приметили для будущих поэтических строчек. За время прогулки мы как бы перелистали зимние страницы той белоснежной книги сказок, в которой сокрыты все чудеса, какие только бывают на свете. Об одних, увиденных уже поделились с вами, а сколько осталось там в «густых лесах за дрем-угорами, где в чащах чудо-терема»? Уж не туда ли упорхнула неуловимая Татьяна? Даже страна есть такая «Окаяния», которая здесь, в тутошних местах, средь лесов и болотин запряталась, и путь туда прострочен следами всевозможных зверушек, только присмотреться нужно внимательнее, чтобы увидеть эти пути-дорожки.

         А подо льдом журчит-струится реченька любимая – золотая Ущица. Иногда только игриво выглянет в небольших промоинах, сверкнет на солнце зеркальцем воды и, поймав солнечный блик, с веселым смехом направит его в твои глаза и скроется подо льдом, поди, поймай ее, озорунью!

         И над всем этим белопольем царит яркое январское солнце! Царит, разливает Свет Счастья на леса, поля и взгорья, покрывая все прозрачнейшим серебром, превращая в бриллианты каждую снежинку. Вот сколько богатства пред тобою! Тут уж все драгоценные шкатулочки Ватто и сокровища Монте-Кристо просто меркнут перед ними!

         Хочется еще сказать о небесах Тверских. Бескрайность и безбрежность их – дух захватывающая! А цвет просто невозможно передать одним словом. Столько в нем неуловимых оттенков: и лазурь, и синь серебристая, и что-то еще неведомо-синее. Богом означенный цвет – Божественный. Да ведь так и должно быть – потому что небо – это купол Храма Природы, Земли-матушки, на которой мы живем и молимся Господу Богу. В струящемся небесном свете явственно слышатся серафические пения, славящие Жизнь и Любовь. И не потому ли замирает наша душа, глядя в эти бездонные небеса, растворяясь в их необыкновенном цвете, уносясь в бескрайние его дали? Как Боголепны эти места! А Боголепный по В. Далю означает одаренный Божественной красотой. И еще это слово означает символ Мироздания, где «Бог есть Ум, Природа и Душа». Вот такие настроения овладевают моей восторженной душой, волнуют и радуют ее, подвигая к творчеству, к заветным белым листам.

         Наконец-то мы добрались до нашего подворья. Тонкий, прозрачный дымок, струящийся из труб дома и, чуть поодаль стоящей баньки, разволновал, заторопил нас, поманил своим теплом, духмяном баньки и ароматом застолья. А белоснежные, пушистые перины приглашают поваляться в них, остудить пыл-жар наших разгоряченных лыжной прогулкой тел. Ну, нам, моржам-секачам с многолетним стажем это только в радость, это как испить бокал игристого шампанского. И поэтому, сбросив лыжи, одежду, голяком (!) бросаемся с Георгием, широко раскинув руки, на эти потрясающие пуховики! Фырчим, урчим от удовольствия, переворачиваемся с боку на бок. Ощущения неописуемые! Жар сразу ушел внутрь тебя, а кожа захолодела, приятно покалывают ее тающие снежинки. После этого никаких вытираний полотенцем! Это закон моржей – влага должна впитаться телом, как губкой, и вот тогда все здоровье талого снега, а можно сказать и шалого снега, войдет в тебя через поры, кровь взыграет и необъяснимая сладость разольется по всему телу.

         Все эти купания в снегу послужили прелюдией, увертюрой к главному нашему чудодейству в баенке. Теперь туда, прихватив с собой горячие настои из трав и ягод, туда, по тропочке, протоптанной с утра Георгием. Уже в предбаннике приятно защекотал нос (с морозца-то) духмян банный. Мурашки так и побежали по всему телу, застонало все внутри, заломило тело, запросило оно чуда банного.

         Открываем дверь и… попадаем в рай, где свет, конечно же, тоже райский, где через маленькое оконце с занавесочкой пробиваются лучики солнца и, струясь сквозь марево, ложатся золотистой охрою на полок, на стенку и, коснувшись наших тел, убегают к косяку, за дверь, просочившись через невидимую щель в предбанник.

         А теперь наше дело превратить рай в ад кромешный, потому как париться мы любим и, не хвалясь скажу, толк в этом деле знаем. Для этого в начале надо наподдать с мятной настоечкой парку, чтобы он, смешавшись с еловым духмяном, исходящим из котла, настроил бы наши тела и души на исполнение великой банной симфонии:

 

Как во каменке, в светлой баенке,

Рассветлелась душа в белокаменке,

Заплелась в шелковистом жар-веничке,

Забралась на приступ, на ступенечку.

 

Окатилась водой студенистою,

Ключевою, кипучей, искристою,

Все в пару, в жароцветье кудрявится,

Вот, что значит в Земцах нынче париться.

 

         Начало этой симфонии – очень ответственный момент, это, как первые ее аккорды. Не искушенный в таком искусстве парильщик может сразу же все испортить, начав тут же охаживать себя веником. А настоящий гурман доведет свое тело до изнеможения, помахивая веничком около тела сначала не касаясь его, а потом, только чуть пришлепывая, постепенно сольется с жаркими объятьями березовых листьев, с их терпким жгучим ароматом:

 

Ты топись-ко, топись, моя баенка,

Раззудись, разгорись, бела каменка,

Там еловый духмян – не надышишься,

Там березовый шепот – заслышишься.

 

         И еще. Надо дойти до верхней точки, до самой вершины банного счастья – это, когда туман уже начинает застилать твои глаза и кажется, что сердце вот-вот выскочит наружу и, если бы не спасительная шапка и рукавицы, то быть тебе с опаленными ушами и руками, и вот где-то на последнем вздохе – в снег! И распластаться! А потом загрести его на себя и зарыться в него. Теперь еще – ушат ледяной воды на себя! О-о-о! Вот она, - Джомолунгма банная! И снова в баенку. И так подряд – сколько душа попросит. А в промежуточке-то между заходами припасть к бадье с горячим настоем и пить, пить этот вкуснющий напиток, чувствуя, как силой животворной наливается твое тело, успокаивается жар нутряной. Лепота! Так выражал свой восторг, парясь однажды с нами, Валентин, лесник местный.

 

А выходишь из баенки в светлости,

К белу свету в сердечной приветности,

Словно явлен на свет Божьей милостью,

Весь умытый небесной красивостью.

 

         Распаренные, счастливые топаем по той же тропиночке в дом, в предвкушении предстоящего застолья. Уж заждалась нас печка-государушка, уж постаралась она на славу, наготовила все как следует: и щи в чугуночке, и кашу с грибочками. Но прежде, чем явить на свет эту Божественную красоту деревенской кулинарии, надобно еще стол накрыть. И появляется на нем душистый хлеб, обязательно нарезанный крупными ломтями, грибочки-груздочки собственного сбора, да по особому рецепту посоленные и в чулане сохраненные, да капусточка квашеная, клюквою багряною украшенная, огурчики соленые, хрумтящие, да малюсенькие помидорчики краснющие, вкуснющие, да моченая брусничка в туесочке.

         А ко всему этому богатству, во главу стола ставится настойка в запотевшей на морозце бутылочке. Про эту настойку особый разговор. Вычитал я однажды, в «Третьей охоте» Владимира Солоухина ее рецепт, который он, в свою очередь, позаимствовал у К. Симонова. Оказывается, как я потом узнал, ее делали на Руси с незапамятных времен. И что самое главное – полезен этот напиток для здоровья человеческого – всякую хворь из тела изгоняет и силы-бодрости придает. А всего-то для этого нужен небольшой стручок жгучего красного перца, 2-3 дольки чеснока и дать настояться ему трое суток в темном, прохладном месте. Ну, об этом мы позаботились заранее и привезли настоечку с собой. Этот напиток, как советовали наши маститые писатели, обязательно нужно пить с хорошим, интересным человеком, потому что он обладает еще одним хорошим качеством – душевный разговор с ним получается.

         Вот теперь можно и начинать. Щи на стол! Разливаются они в миски, с обязательным приложением деревянных ложек. Щи тоже ведь надо есть умеючи: чтобы ни капли этого янтарного, ароматного блюда не капнуло с подносимой ко рту ложки, надо по низ ее обязательно подставлять ломоть хлеба. Первую рюмочку – за здравие, это уж как водится, и груздочек вслед за ней, да капусточку в придачу, да огурчик не забудь – похрумти (музыка-то какая!). Щи получились отменные, аж за ушами трещат, испарин уже выступила на лбу, да бисеринки пота на носу! Вот она, еще одна радость несусветная. Следующая рюмочка за дружбу, а третья, обязательная – за любовь. К ней уж и каша с грибами, да с лучком поджаристым, золотистым. М-м-м! Я люблю еще, вдогонку к ней малосольный, красненький помидорчик – глаза тогда зажмуриваются от удовольствия!

         А тут и Барсик подоспел к обеду. Это местный кошара в серо-белой шкурке, с поломанным правым клыком, с ободранными в драке ушами и носом, и хриплым, хриплым голосом, даже не голосом, а каким-то скрипом непонятных тонов. Давно он уже в большой дружбе с Георгием и Анютой. Дружбан этакий. В их отсутствие наведывается в дом через оставленную для него в полу дырку, гоняет мышей и вроде бы как охраняет его. За это положен ему «Китикэт», молоко, иногда творог, ну и что-нибудь еще со стола. Так что компания у нас собралась, что надо.

         После обеда незаметно подкрадывается дрема, смежаются веки. Святое – немного поспать, отдохнуть, расслабиться. После полуденного сна сил невпроворот, прямо-таки удаль молодецкая в жилочках-кровиночках объявляется!

         И вот, испив чаю, а, вернее сказать, откушав его с медком, вареньями, с пряниками-сушками, да с печеньицем, да управившись не с одной чашкою, хорошо под тихую льющуюся музыку из приемника, взять в руки альбом с чистыми, белыми листами, уютно пристроиться в кресле и отдаться во власть вдохновения.

         А за окном день уже незаметно угас, посинело и потемнело небо, как-то неожиданно выкатилась на это небо огромная яркая луна, рассыпав по склону до самого горизонта немыслимое количество звезд и звездочек, расставив по местам созвездия, во главе всех поставив Полярную звезду. Стоит звонкая тишина, только кое-где, как бы нехотя, пролает собака, да на станции раздастся гудок тепловоза. А в дому из приемника льются бархатные звуки виолончели, теплом исходит печка, нагревая на сон грядущий наши постели.

         Льется, журчит, переливается беседа двух старых друзей, Есть им о чем поговорить, посудачить, поделиться своими мыслями, походя вспомнить какую-нибудь историю. И все это происходит под тихое потрескивание остывающих угольков и обволакивающее тепло, которое исходит от печки. Нисходит на нас умиротворение Божие.

         Вот и закончился этот чудный январский день, который ниспослал нам Господь, назвав его Татьяниным. Замолкли уже синички, так красиво напевавшие о нем, перепархивая с плетня на плетень: «…тень-тень-потетень». Так и не увидели мы нигде оставленной в снегах Татьяниной росписи. Хотя, как же не увидели? Да вот же она: во всех хитросплетениях заячьих, в звуках торжественных полонезов сказочных дворцов, в затаенной подо льдом речке Ущице, росчерке птиц в занебесьи, в следах замятин наших на снежных перинах подворья, даже средь звезд можно увидеть ее.

         С книжками укладываемся в свои нагретые постели, и растворяемся меж их страниц. Незаметно так наплывет сонное облако, затухает свет, и вот уже мы в сказочной стране сновидений. Сказка продолжается. «Тень-тень-потетень…»

культура искусство литература проза проза
Твитнуть
Facebook Share
Серф
Отправить жалобу
ДРУГИЕ ПУБЛИКАЦИИ АВТОРА