Разглядывание витрин сродни рукоблудию. Очередной прохожий нет-нет, да и замрет, невзирая на мелкий противный дождик и «непреднамеренные» толчки в бок. Не гнушаются подобным мазохизмом и люди состоятельные, которым по силам раздеть любой манекен или оседлать чудо-байк без риска присоединиться к очереди за бесплатной похлебкой. Что, уж, говорить о бедняках, коим сие времяпровождение компенсирует патетику трудовых буден равно как и семейные упреки в чрезмерной расточительности из-за грошовой открытки в адрес престарелых родителей. Хорошо оформленная витрина – соприкосновение желаемого с действительностью, где максимальная цена одна другая капля за воротник и удаляющееся «что б тебя» от гражданина, лишенного воображения под безвкусной прической «ежиком».
Мужчина стоял, переминаясь, не в силах оторвать взгляд от свиной ноги с вызывающим вырезом на самом аппетитном месте.
Вульгарная, животная откровенность кричала в лицо; словно карлик в публичном доме, он чуял запах крови, энергию напряженных мышц, и в их глубине таилось то самое – настоящее. Нечто подобное мужчина испытывал, глядя на сверкающие спортивные машины либо умолкший до времени церковный орган. Это вам не сбивающиеся на фальцет лоскутики дешевого женского белья, куда им? Скорее – контральто вечернего платья в пол, с жестким корсетом и волнующими, голыми руками.
- Ха мон,- шептали пересохшие губы, - Ха мон.
Слово обволакивало шелестом атласа, парализовало волю… и вдруг, без всякого предупреждения, разбуженным органом стучалось в виски; и казалось, сердце вот-вот выпрыгнет из груди, и покатится, шипя, по мокрой брусчатке, и, смущая равнодушных рваными артериями, застынет у подножия недоступного кумира: «Хамон…»
