Четверо мужчин расположились в небольшом, богато обставленном кабинете, надежно укрытом в глубине здания, занимавшего целый квартал на западе столицы, в районе настолько дорогом, что даже голуби там старались стоять на одной ноге, чтобы меньше платить за землю.
Какое-то время в комнате царила тишина, прерываемая лишь треском поленьев в причудливо украшенном камине. В углу страдали тиком часы с циферблатом в виде золотого улыбающегося солнца. Множество книг за цветными стеклами навевали уютные мечты, а за окнами словно по заказу синел вечер над чудесным парком, припорошенным первым снегом… Пока вы не понимали, что высокие окна с резными рамами – талантливая фальшивка, а пейзаж за ними – дело рук художника.
– Соленая голова тролля с майораном… – мечтательно произнес жилистый усач в кресле. – Свежая куда лучше, но теперь их нет! Наши деды не для того основали эту страну, чтобы…
– Полно те, Зафар! – брезгливо перебил его дородный господин в халате на фрачной паре. – От твоих кулинарных предпочтений коробит даже Баожэй, а она готовит пудинги из улиток.
Гурман поерзал на подушках и громко сглотнул слюну.
– Это не те ли, м-м-м, актеришки, што, м-м-м, сбешали тогда от Шкокка?
Похожий на жабу старик сидел сутулясь на древнем облезлом табурете. Его широкие бесформенные брюки собрали на себе больше пятен, чем задница леопарда. Их первоначальный цвет был окончательно утрачен с четверть века назад, как и цвет слишком большого пиджака, подвязанного под мышками веревкой. Единственное, что выдавало в сидящем богача, – булавка с бриллиантом в сотню карат, приколотая к засаленному шейному платку. Если ее убрать, вы обнаружите перед собой старого городского нищего, живущего с помойки и подаяния. Да, и еще: табурет за ним таскал специальный слуга [1].
– Скокк – шакал! – раздраженно взвизгнул Зафар, резанув взглядом по серебряному подносу, накрытому куском бархата.
Поднос располагался на столике у книжного шкафа, весело отражаясь в цветных стеклах. Черная ткань скрывала два массивных предмета округлой формы, которые могли быть головами или, скажем, большими кочанами капусты. На углах столешницы курились палочки благовоний, и все же комнату наполнял терпкий запах гнилого мяса.
– Шакал, конечно. Но талантливый шакал, – отозвался фрачник, чтобы поддержать беседу.
– Талантливый, да? Но сначала ведь все-таки шакал, а потом все остальное? Например, идиот. Как было можно упустить горстку безоружных простофиль? Но вы правы, друзья: не все ли нам равно? К делу ведь это не относится?
Четвертый, предпочитавший говорить вопросами, сидел на пуфе лицом к камину. Ни наружности, ни комплекции его мы уточнить не сможем. Отметим лишь узкую глубокую залысину в каштановой шевелюре – словно ото лба до затылка прошелся языком поедающий волосы монстр (возможно, после он умер в муках). Его голос и фигура словно сочилась ядом. От «доброго утра» такого типа вянут фиалки и кошки страдают несварением до июня.
– Пусть это унесут, ладно, Влобс? – попросил он дискантом, от которого хотелось прочистить уши.
Фрачник дернул за шнур и в дверях вырос брат-близнец Гумбольдта – более ухоженный и менее загорелый, но почти неотличимый от последнего, если не придираться к мелочам.
– Унеси, – тихо скомандовал хозяин.
Через мгновение столик был пуст, как тарелка в бедняцком доме.
– Все же, Скокк или не Скокк… Эти ребята герои, так ведь? – продолжал четвертый, ковыряя что-то в каминной пасти длинным чугунным стержнем.
– На это можно смотреть и так, – весомо подтвердил хозяин.
– Тогда, Влобс… Ты ведь понимаешь, о чем я?
По скучающему лицу фрачника невозможно было сказать наверняка. Вместо ответа он зевнул, повертел в пальцах рюмку, а затем поставил ее и потянулся за графином.
– Он ведь уже стар, очень стар? – продолжил четвертый.
Хозяин поперхнулся коньяком.
– Не вишу нишего плохого в стариках, – просипел «нищий» на табурете. – Окромя одышки… – на секунду повисла тишина. – Ты прав, однако. Пусть кукленыш попотеет на благо общества. Он, слыхал, пошти эльф к тому жа.
«Нищий» порылся в бездонном кармане пиджака. На ковер упало несколько замызганных бумажек и носовой платок в чудовищном состоянии. В пальцах старика оказался колокольчик, на звон которого в комнате появился дюжий молодец в живописных и очень недешевых лохмотьях. Бережно подобрав мусор, он водворил его обратно в карман патрона, взял табурет и стоявшую рядом миску для подаяний, украшенную рубином. Оба, не прощаясь, выволоклись вон. В кабинете осталось трое.
– Можно ли считать наш вопрос решенным? – выдохнул совсем уж безнадежным тоном четвертый (ставший теперь третьим).
Названный Зафаром резко кивнул, просыпая табак из трубки. Спросивший, хоть и сидел спиной, кивнул в ответ. Хозяин холодно улыбнулся и опрокинул вторую рюмку, закусив столетний коньяк лимоном, которому и года не было.
– Что может порадовать больше, чем встреча старых друзей и добрая беседа? Если не возражаешь, Влобс, я посижу тут еще немного?
– Конечно! Чувствуй себя как дома. Не желаешь перекусить?
– Хочешь предложить мне троллью голову, Влобс? Нельзя ли как-нибудь воздержаться… от этой манящей перспективы? Ха-ха. Спасибо. Если вдруг появятся новости, вы ведь не преминете поставить меня в известность? Увидимся позже, господа.
Четвертый остался в комнате один.
***
На следующий день Кир оказался в Зеленом дворце и, так сказать, по уши в новостях. Во-первых, ночью умер старик Ганглий – человек, по общему убеждению, правивший Квартой почти полвека. Над воротами и вдоль всего здания висели черные флаги с золотой полосой вдоль древка. Смотрелось очень торжественно. А во-вторых, его, то есть Кира – во всем великолепии коротких срамных штанов и неудобного сюртука, будто сделанного из овечьей кишки, – ждали какие-то заоблачные «шишки».
С «шишками» в последние дни он уже навстречался до тошноты. И главным их свойством оказалось то, что стоило дойти до определенной грани, как очередной шишак превращался в ничтожество перед лицом начальника пострашнее. Вы бы видели, что произошло, когда очередной из них обнаруживал у себя на столе отрезанные головы королей…
В это утро вся королевская рать словно набросилась на Кира, выволокла ни свет ни заря из гостиницы, впихнула в карету, а теперь вела, как на казнь, широкими коридорами дворца, увешанными портретами стариков. В какой-то момент он подумал, уж не положено ли приносить кого-нибудь в жертву, когда умирает очередной правитель? И не тот ли он самый парень, которому пустят кровь во имя традиций?
Желудок прыгнул к подбородку, но как следует развить идею о жертвоприношении Киру не дали, настойчиво подтолкнув «агнца» к дверям. Парень даже выставил вперед руки, чтобы не влететь лбом в золотые вензеля, но те бесшумно разошлись в стороны, открыв за собой показавшуюся бескрайней залу с рядами столов и кресел. Запах старого дерева, пропитанного законом и табаком, ударил в ноздри и чуть не повалил новоприбывшего. Кир пошатнулся, чья-то сильная рука сзади не позволила ему упасть.
– Начальник личной охраны капитан Волоссандр [2], – тихо сказал голос. Кир предпочел за лучшее не оглядываться.
Множество богато разодетого народа с брезгливым выражением лица встало при его появлении. К своему облегчению, Кир заметил на многих такие же дурацкие панталоны, как на нем самом. «Хоть не засмеют за штаны», – пронеслось в его голове, одарив ощущением благодати. Никто не ведет статистики, но с уверенностью можно сказать, что парень был не первым, кто подумал в торжественный момент о своих штанах.
– Не поприветствовать ли нам господина Кира Ведроссона, господа? – сказал кто-то громким сверлящим голосом. Каждую сказанную им букву хотелось поскорее вытряхнуть из уха, как забравшегося в него жука.
Зал наполнился топотом и жидкими аплодисментами. Кто-то присвистнул с хорошо известной интонацией «ну ты даешь!». На свистуна зашипели. От этой базарной выходки Киру сразу же стало легче. Видать, перед ним тут собралась куча обыкновенных людей, а не сказочных единорогов.
– Не занять ли вам, герою войны и спасителю Кварты, подобающее место? – спросил все тот же голос, что мог перепилить балки. В зале воцарилась тишина. – Господин Ведроссон, прошу вас! Пора начинать собрание.
Кир согласно кивнул: сопротивляться голосу было невозможно. Однако остался стоять столбом, потому что, хоть убей, понятия не имел, где его «подобающее место». Может, ему следует развернуться и побыстрее валить обратно? Он представил себе гостиницу и весьма неплохое местечко за столиком у окна. Сковорода с яичницей отлично бы дополнила натюрморт… Но тут его снова подтолкнули – гораздо деликатнее, чем предыдущий миллион раз, что пришелся на это утро.
Навстречу Киру двинулся широкий жизнерадостный человек в бирюзовом одеянии – сплошь кружева и орденские лены. В его руках Кир казался щепкой, упавшей в реку.
– Прошу вас, правитель Ведроссон! Время открывать собрание! Сегодня очень плотный график! Увы, увы!
Что происходило дальше, Кир не вспомнил бы и под пыткой. Кажется, он сидел за широченным столом лицом к лицу с толпой разодетого народа и – о боги! – что-то говорил им, подначиваемый все тем же бирюзовым, которого все называли «канцлером» и господином с зудящим голосом, что именовался «спикером».
Вечером он получил заслуженную яичницу с какими-то подозрительными комочками вместо обжаренных помидоров. Госпожа Баожэй заверила, что это «восхитительно полезно молодому правителю», и в дальнейших разъяснениях отказала. Так прошел его первый день в Зеленом дворце.
___________________________
[1] Предмет мебели был аналогом короны в мире профессиональных нищих, вершину иерархии которого занимал сидящий.
[2] Кстати, лысый как барабан.
