Второй день снова начался с толкотни. Какие-то люди сновали вокруг кровати, вроде бы не настаивая на его пробуждении, но делая дальнейший сон невозможным. Вынуждать всевластного правителя делать то или иное не по своей воле – величайшее придворное искусство, отточенное веками [1].
На специальной подставке висели совершенно новые чулки, панталоны и сюртук. Кое-какие мелочи, которые он оставил в карманах прежнего, лежали рядом на специальном покрытом шагреневым лоскутом подносе.
«Тут и зубочистки не спрячешь», – подосадовал не выспавшийся Кир и с обреченным видом пошел умываться в сопровождении троих слуг, охранника и костюмерши.
***
Зал был огромным. По сравнению с этим тот, что принял его вчера, казался чуланом для швабр. Такое пространство просто не могло быть внутри чего-то. Под ребристым куполом легко бы разместился собор и еще осталось место для рынка. И тем не менее он был почти полон.
«Неужели в городе столько знати?» – пронеслось в голове у Кира. Он все больше привыкал говорить про себя. Кажется, за всю жизнь он столько не рассуждал молча, как в эти неполные два дня.
Более широкие кресла в центральной части были вырезаны прямоугольником из общей массы и пустовали. На проведенной кем-то границе стояли неприметные парни в черной одежде, под которой угадывалось оружие. Жилистые, подвижные и цепкие, не раскормленные, как низкосортные вышибалы, – настоящие убийцы. Телохранители действительно важных персон, которые могут себе позволить небольшую собственную армию. А возможно, и свой полевой суд.
«Значит, все-таки не так много», – сделал он вывод и задернул штору.
– Старый правитель… не Ганглий – тот, что был до него – Рукк Неважнец, всегда приходил заранее и так вот подсматривал, что творится в Народном зале.
Кир мгновенно развернулся всем телом, чуть не вскрикнув от неожиданности. Перед ним стоял сутулый старик в надушенном парике до плеч. Причем духи эти, вероятно, делали из дохлых котов, стараясь подчеркнуть запах оригинала.
– Вы?..
– Датт Нетт. Хранитель печати, – отрекомендовался тот скрипучим голосом, пристально глядя на Кира.
На вид ему было лет двести, сто из которых его сушили в специальной камере, где, вероятно, иссушают по капле само время. На груди у старика висела цепь с золотым пеналом, украшенным бриллиантовым треугольником. Ладони прятались в складках приподнятой с боков мантии… О боги! Он стоял, засунув руки в карманы брюк – словно мальчишка в маске древнего истукана! Из-под тяжелых складок мантии выглядывали зеленые штаны в жилку.
– Не дрейфь! Не ты первый, не ты последний, – хранитель печати чиркнул спичкой о перила. – И не переоценивай себя – этой страной может править даже индюк, если к нему приставить толкового секретаря. Такой опыт, уж ты мне верь, есть – хоть греби лопатой. А Кривв толковый парень, не сомневайся. Кивай, маши руками и не блюй с перепоя на послов, чтобы не развязать очередную войну. Ни-ни с их женами – пусть пропадают с этими снулыми засранцами, – представил свою трактовку внешнеполитических приоритетов Датт Нетт. – Ну, ладно, иди уже… Пора становиться главным в этом лягушатнике. Отдышись, выпей сладкого чаю и выходи последним, когда все соберутся. Дай себя подождать. И не забудь отлить, перерыв не скоро.
Мало сказать, что Кир был озадачен таким напутствием. К тому же теперь он как-никак правитель Кварты, и последнее слово… Если честно, ему просто необходимо было что-нибудь сказать, чтобы почувствовать почву под ногами, которые и так последние дни болтались в воздухе безо всякой опоры. В иные минуты он был уверен, что рехнулся. Сейчас была одна из таких ярких незабываемых минут.
Прислушавшись к своим разбегающимся мыслям, нервно хохотнув для приличия, Кир выдал первую попавшуюся фразу, за завесой которой просто хотел сбежать:
– Ты говоришь так, хранитель, словно примирился со всеми богами…
На которую, к своему удивлению, получил весьма конкретный ответ, который только добавил тумана в голове:
– Кто я такой, чтобы мириться с богами или нет? Люди склонны преувеличивать свою значимость, и это многое портит, – старик глубоко затянулся черной короткой сигаретой. – Я примирился с вестью о них. Гораздо проще принять чье-то эхо, чем сам источник. Не рассчитываю на большее и другим не советую раскатывать до горизонта губу. На этом все о богах – с вашего позволения, правитель. Когда нужно будет поговорить о законах, вы знаете, как меня зовут. Кривв все устроит.
Хранитель печати, не прощаясь, развернулся на каблуках начищенных туфель и скрылся где-то в глубине здания, оставив почти визуально ощутимый запах.
***
В конце концов официальная часть закончилась, перейдя в полуофициальную (максимум, на что мог рассчитывать правитель, появление которого даже в огуречной теплице делала ее объектом государственных интересов). Кир чувствовал себя муравьем, всюду таскающим за собой здоровенный герб Кварты вдесятеро тяжелее своего веса, который старательно начищают и устанавливают, где бы он с ним ни остановился. Его ни на минуту не оставляли одного, будто имели дело с капризным и властительным инвалидом, каждый шаг которого нужно было предупредить. Ради интереса он уединился на несколько минут в туалете, но, выйдя из него, тут же нос к носу столкнулся с двумя ожидавшими распоряжений подданными, за спинами которых стоял третий, присматривавший за ними во все глаза. Если бы он подал кому-то руку, не исключено, цепочка рукопожатий закончилась бы где-нибудь в горах Севера, а то и в соседнем государстве.
Как оказалось, далеко не все, кто сидел в привилегированном секторе большого зала, входили в кружок избранных, проследовавших за ним после торжества. Власть в этом смысле напоминала матрешку, в центре которой находится правитель Кварты… Хотя наверняка имелись и варианты. По какой-то причине Кир смутно догадывался об этом, что делает ему честь.
Очень скоро, ведомый своей разношерстной паствой, Кир оказался в относительно небольшой роскошно обставленной комнате, уставленной ломящимися от деликатесов столами, к которым никто не спешил притронуться. Отглаженные официанты напряглись от пяток до затылка, следя за каждым его движением. Для эксперимента Кир кивнул одному из них – трое чуть не столкнулись лбами, желая немедленно услужить.
Что делать дальше было совершенно неясно. Он невольно вспомнил семейный ужин у Встрясса Громма и едва не погрузился в размышления, но перед его носом вдруг возникла коренастая фигура в черном – благоухающий дорогим парфюмом плотный мужчина с широким лицом, без ощутимого перехода соединенным с массивной грудью. Его напомаженные, спадающие до плеч волосы отливали тусклым золотом.
– Позвольте представиться: Скокк Гнидт, почетный церемониймейстер двора, куратор сценических искусств, – отрекомендовался он, не дожидаясь, пока это сделает секретарь. – Как вам известно, господин правитель, двора уже нет, однако ряд символических должностей еще в силе. Если пожелаете, могу сыграть «подъем» на рожке. Ха-ха!
– Золотце-Скокк? – невольно обронил Кир, не знавший, кстати, что двора не существует уже больше столетия. Некоторые известия просто пролетают мимо ушей. – О, извините, случайно услышал от кого-то. Рад нашему знакомству.
Церемониймейстер лишь на долю секунды дернул бритой до синевы щекой и вновь расплылся в сладкой полуулыбке:
– Никаких извинений, что вы?! Именно! Именно так меня называют друзья, к числу которых я бы счел за честь причислять и вас, уважаемый господин правитель. Золотце-Скокк всегда к вашим услугам любого свойства… А, вот и глава городской стражи! – перебил он сам себя, поворачиваясь всем телом, как огромная обремененная фраком жаба, коя, как известно, лишенная шеи, не может вертеть головою по сторонам. – Адмирал Ченн!
С изнанки происходящего, слышный только правителю, возник шелестящий голос Кривва Абсцесса, все время стоявшего за плечом:
– Официально Сыр-на-Вене считается кораблем. Ирония племенных заветов Охрененного Шибалы Тука – верховного вождя, внука основателя города. По одной из версий, впрочем, свитки неправильно прочитали…
К правителю подошел невысокий и очень полный человек в форме настолько пестрой и разнообразной в деталях, что у Кира зарябило в глазах. Проекция звездного неба, собранная в тарелку, и то казалась бы менее блестящей.
– Желаю здравствовать, господин правитель! – отчеканил он с хрипотцой. – Всегда можете положиться на нашу верность! Уф… Городская стража рада служить правителю и закону, – адмирал отдал честь, произведя сложный перезвон регалий.
– Забавно, когда эти понятия совпадают! – ни с того ни с сего ляпнул Золотце-Скокк, широко улыбаясь Киру. – Не провести ли нам дегустацию вин? Сегодня по протоколу, кажется, должны подавать розовые с ракообразными на закуску. Все-таки мы на корабле! – подмигнул он Кривву Абсцессу, от чего тот скривился еще больше.
За вином, что подмечено не единожды, многие вопросы начинают решаться как-то сами собой и самым непредсказуемым порядком. «Не трусь!» – самое простое из того, что алкоголь сообщает своему визави по пути в голову из желудка.
Золотце-Скокк оказался кем-то вроде полушута-полувельможи, единственным оставшимся в живых членом знаменитой труппы «Театра жестокости мамаши Донг-Лунь».
«Того самого!» – едва не воскликнул Кир, но вовремя сообразил, что не стоит лишний раз подчеркивать простоту своего происхождения. Даже в Трех Благополучных Прудах слышали о кровавых и захватывающих представлениях этого театра, на которых нередко дамы лишались чувств, а мужчины съеденного обеда.
Довольно быстро накачавшись розовым, кое действительно подавали, Скокк продемонстрировал густую россыпь мелких глубоких шрамов вокруг сердца и на округлившемся за годы животе. Его специальностью было медленно насаживать себя на пику на глазах изумленной публики, оставаясь при этом (по возможности) живым. То был один из самых невинных трюков в программе мамаши Донг-Лунь, которой в конце концов надели петлю на шею, позаботившись, чтобы ее выступление тем и кончилось. Даже, как показалось, напившись в стельку, Скокк промолчал насчет того, кто именно это сделал.
– Но вы-то сами, я знаю, продолжаете свою творческую карьеру. Кое-кто из моих знакомых… участвовал в вашем шоу, – невзначай обронил Кир.
– Участвовал?! – Золотце-Скокк резанул Кира взглядом.
В нем не было теперь и следа от плотной хмельной мути, в которой тот, казалось, дрейфовал последние полчаса по воле течения.
– Именно.
– Хм… Сожалею.
– Нет-нет, большинство из них находятся в добром здравии.
– А-а… Всякое случается на сцене. Я уже начал беспокоиться.
– И они, скажем так, не вполне… Как это бывает с артистами: не вполне удовлетворены. В творческом плане.
Кир чуть не переломал извилины друг о друга, подбирая правильные слова. Каждое из них казалось острием, на которое он сам медленно насаживается грудью, стараясь не попасть в сердце.
– Вот как? Полагаю, есть немало возможностей, чтобы их творческий путь стал менее тернист.
– Но не слишком короток при этом.
– Нет, что вы! Ни в коем случае. Долгих дней жизни им всем, кем бы они ни были, – заверил Скокк, глядя исподлобья на Кира.
– Они не любители пошептаться, не беспокойтесь.
– Что вы, господин Ведроссон, – Скокку удалось подчеркнуть красным карандашом произнесенную фамилию правителя. – Долгий творческий путь требует терпеливого отношения к вещам, – покрутив бокал, он продолжил: – Уверен, что некая группа ваших подданных, добившихся верной службой отечеству вашего личного расположения, может рассчитывать на достойную работу. Малая сцена Королевского театра, – то ли спросил, то ли ответил он, словно обращаясь к бокалу.
Кир на всякий случай сдержанно кивнул в знак согласия.
– А вы, уважаемый Золотце-Скокк Гнидт, – проделал он тот же фокус с собеседником, – можете в определенных пределах рассчитывать на мое чувство справедливости.
______________________________________
[1] Также им от природы обладают добрейшие в мире существа – бабушки, дождавшиеся внуков на каникулы. Они начинают еще с рассвета греметь посудой на кухне, якобы для того, чтобы приготовить им вкусный завтрак. На самом же деле, и этот горький вывод был мучительно выведен из практики, горячий и сытный завтрак является лишь прикрытием коварных планов не дать им выспаться.
