Я почти скинул громадный сугроб с крыши своей машины, когда зазвонил телефон.
-Воха, привет!Как житуха, братан?
Кто это мог быть, не имею ни малейшего понятия. Ненавижу, когда меня так называют. Последний раз я слышал такое обращение к себе летом пятнадцатого в Дебальцеве.- Это я, Саня Орёл, не забыл меня?.. Саня Орёл мой товарищ из Донбасса. “Окончательно завязал с войной”, как он сам выразился и приехал в Москву на заработки. И смельчаки и трусы- все хотят пожрать и получше обеспечить семью, а в ДНР сейчас с этим проблемы.Как же, забудешь вас…
Я, образец рассеяности, человек, в упор смотрящий в свой ящик в комоде и не могущий найти там собственные носки. Возвращающийся домой до пяти раз, постоянно забывая что- то и переставший ездить на общественном транспорте, потому, что везде опаздывал. Я, забывающий сразу имя собеседника и его лицо через пять минут.., никогда не смогу забыть вас, ребята. Ни вас, ни всё, что видел и слышал тогда, почти четыре года назад. На какое- то мгновение у меня возникло физическое ощущение чёртовой бесконечной донецкой жары и сухость во рту. Мы поговорили немного. Посторонний человек подумал бы, что разговор наш бестолковый, ни о чём. Обрывками фраз или коротким словом, молчанием даже, мы сказали друг другу много больше, чем обычно используют в общении. Так поговорить могут только, безусловно полностью понимающие друг друга, люди. -Воха, ты написал хоть что- нибудь?- осторожно спросил он. Это был самый неприятный вопрос, который я мог от него услышать. Я много и пространно стал нести вроде.., что не могу работать из- под палки, что два раза порывался написать, но, видимо, ещё не пришло время, потому, что всё стирал, ненавидя и то, что вытошнил, да и самого себя за это. Короче, стал отмазываться. Я уже это рассказывал ранее Джексону (Женьке), парню из нашего подразделения. Мы пересекались с ним здесь, в Москве, и я получил один- в- один этот вопрос. Они оба почувствовали фальшь. Ну а что? Мне нужно было сказать, что отношение моё постоянно меняется ко всему, что я увидел и испытал на собственной шкуре? Я четыреста раз поменял своё отношение ко всему- от восторженного до, почти, раздражительной ненависти к некоторым людям. Многое им здорово бы не понравилось, будь я откровенен, а, спустя минуту, искренне извинялся бы. Ведь нельзя всех под одну гребёнку… Весь оставшийся вечер у меня огнём горело лицо и досадно дёргался правый глаз. Я думал, вспоминал и вспоминал. А к ночи не выдержал и сел за клавиатуру. Похоже, что всё- таки пора рассказать мою историю. Постараюсь быть непредвзятым и ненудным, насколько это возможно.
