Сайт ЯНДЕКС-ДЗЕН рубрика «фельетоны и пародии в цвете», 28 ноября 2019 год. Алексей Курганов, миниатюра «Гаррий Бонифатьевич варит холодец». Ссылка-https://zen.yandex.ru/media/id/5d21cee911312300ac1eb8e2/garrii-bonifatevich-varit-holodec-5ddfa3645ba2b500ae45e70f
Алексей Курганов
Гаррий Бонифатьевич варит холодец (рассказ)
В субботу утром Гаррий Бонифатьевич сходил на рынок, где купил свиную голову (её там же, в мясных рядах, порубил на куски знакомый мясник). Гаррий Бонифатьевич любил холодец, особенно с хреном и под стопку под водки, вот и решил побаловать себя любимым блюдом. Благо сегодня была, повторяю, суббота, завтра, стало быть, воскресенье, так что сегодня он холодец сварит, поставит остужаться, за ночь тот застынет, и завтра утром уже можно будет начать наслаждаться.
Сворачивая к дому, он встретил Ромку Стекляшкина. Ромка называл себя известным писателем земли русской (то есть, человеком совершенно никчемным), ходил в потёртых на коленках портках, куртке-«толстовке», широком берете ярко-малинового цвета а-ля Ремборант и любил выпить, предпочитая делать это на халяву, потому что как у истинного творца, у него никогда не было на выпивку собственных денег.
-- Здорово, Бонифатьич! -- обрадовался он Гаррию Бонифатьевичу как родному. Тот сразу понял, что писатель сейчас будет просить занять – и будет привычно врать, что исключительно на хлеб и на мороженое. В другой вариации, на кефир и пончик.
-- Всё потратил, -- предупредил он вопрос этого неугомонного нахала земли русской. -- До копейки.
На писательской морде появилось выражение классической задумчивости. Типа «Я страдаю как Блок…».
-- А ты домой сходи, возьми -- неожиданно сообразил он. – Я подожду! -- и осветился щедрой улыбкой, подтверждая ею, что готов ждать долго, упорно, терпеливо и даже нервно.
-- И дома нету, -- соврал Гаррий Бонифатьевич, не испытывая при этом никаких угрызений совести (какая совесть в наше время? О чём вы? В двадцать первом веке живём!). -- Сам последний уй без соли доедаю. Извини, брат.
-- Какой я тебе после этого брат? – моментально обиделся писатель. -- Тоже мне нашёл брата… Мне брат -- Пушкин! -- выкрикнул он с надрывом, характерным ддля алкоголика, испытывающего трудности с похмелением.
-- Толстой! Чехов! Достоевский! Антуан де Сент! (он хотел сказать «Сент-Экзюпери», но забыл вторую составляющую фамилии. С творцами это бывает.)
-- А это кто такой? -- удивился Гаррий Бонифатьевич на впервые услышанное имя.
-- «Кто такой»! -- передразнил его Стекляшкин. – Дух святой!
-- Где? -- спросил Гаррий Бонифатьевич.
-- Чего «где»? -- не понял писатель.
-- Откуда родом? -- уточнил Гаррий Бонифыатьевич. – Живёт где?
-- Где, где.., -- растерялся писатель, но тут же нашёлся. -- В пи..! -- и сказал где.
-- А чего ты сразу лаяться-то? -- обиделся Гаррий Бонифатьевич. – Я же к тебе, можно сказать, как к почти интеллигентному человеку, а ты сразу посылать!
В ответ Стекляшкин махнул рукой (дескать, чего с тобой, дураком земли русской, разговаривать! Об чём?) и скрылся в переулке.
Гаррий Бонифатьевич пришёл в квартиру, снял галоши, прошёл в комнату, переоделся в домашнее, прошёл на кухню, снял с полки десятилитровую кастрюлю -- и тут за стенкой раздалось:
- Суровой чести верный рыцарь, Народом Берия любим. Отчизна славная гордится Бесстрашным маршалом своим. - Понеслось г.вно по трубам, досадливо подумал Гаррий Бонифатьевич. Это теперь часа на два, не меньше. Васька -- скотина.
Сосед через стенку. Василий Окуркин, отличался любовью к песням про Сталина и Берию. Они его нравственно возвышали и душевно способствовали. Нет-нет, Васька не был сталинистом. Просто у него была такая привычка: прийдя с ночной смены (Окуркин работал кузнецом в цехе горячей штамповки местного тепловозостроительного завода), он плотно завтракал, после чего ложился спать. через пару часов просыпался и обязательно включал магнитофон, где у него были записаны песни именно таких жанра, содержания и тематики. Почему он отдавал предпочтение именно таким песням, Гаррий Бонифатьевич не знал. Да и зачем ему было это знать? Включает и включает. И хрен и с ним, с этим Окуркиным. Хотя такое идеологическое однообразие, конечно, надоедало и угнетало.
- Овеян славою народного доверия, От юных лет мечтой прекрасною горя, Хранит родной товарищ Берия Завоеванья Октября. -
Гаррий Блонифатьевич ополоснул кастрюлю горячей водой, помыл горячей же водой принесённое с рынка, уложил куски в кастрюлю, залил водой холодной почти под склень и поставил кастрюлю на огонь.
- Свободной Родины просторы Он бережет, как дар векам. Он прозорливостью нам дорог, Он страшен зоркостью врагам. –
продолжал эстетически издеваться Окуркин. Судя по звукам, он пошёл вприсядку. Вот же наградил Господь соседушкой!
Гаррий Бонифатьевич прошёл на балкон, где у него хранились сушёная петрушка и морковь, и увидел на соседнем балконе Зуича, другого своего соседа, который облокотившись о балконное перило, курил, и лицо его выражало привычные задумчивость и одновременно гадливость по отнощению непонятно к кому и к чему, а конкретнее -- вообще. У Заича была характерная особенность: он всё время молчал - и вдруг разрожался монологом, который, что говорится, не в … (матерное слово), не в Красную армию не соответствовал окружающей обстановке, да и вообще моменту. Вот и сейчас он посмотрел на Гаррия Бонифатьевича, который копался в овощном ящике, и вдруг сказал:
-- Когда я в восемьдесят седьмом году ездил по комсомольской путёвке в Париж, нас на неделю расселили по французским семьям. Меня поселили к графьям. В первую же ночь я соблазнил ихнюю горничную негрской национальности. Звать Жанетт.
-- Зачем соблазнил? – не понял Гаррий Бонифатьевич.
-- Чтобы оставить себе незабываемое впечатление.
-- Оставил?
-- А то. Негр же.
-- Кто негр?
-- Жанетт, - и произнеся это экзотическое имя, он опять замнуклся в себе, опять уставился в даль.
Гаррий Блонифатьевич вернулся в комнату, прошёл на кухню, убавил огонь под кастрюлей. Вернулся в комнату, включил телевизор и улёгся на диван. Показывали его любимую передачу «Давай поженимся». Ведущая передачи, которую звали Лорка, сватала молодую, явно повидавшую виды деваху за мордоворота бандитского вида. Эти друг дружке подойдут, подумал Гаррий Бонифатьевич. А хорошо бы слазить на эту Лорку, размечтался он. Хоть разок. Оставить впечатление. Интересно, есть ли у ей мужик? А ей ведь надо. Вон она какая гладкая да могучая. Таким требуется каждый день, и не по одному разу.
Он незаметно задремал, дрёма перешла в сон, но спал недолго, потому что какой может быть сон при включенной газовой конфорке? Гаррий Донифатьевич всегда помнил случай, произошедший три года назал.в одной из квартир пятого подъезда, когда владелец квартиры поставил на плиту что-то греть или разогревать (говорили, что самогонный аппарат), а сам улёгся на кровать и уснул. Подробностей Гаррий Бонифатьевич не знал, но бабахнуло так, что стёкла вылетели в этой стороны во всём доме ( а это восемь подъездов). Говорили, что от того беспечного раздолбая целыми остались только уши и мятая железная пуговица, а остальное соскребали со стены и ещё большой вопрос соскребли ли.
Так что Гаррий Бонифатьевич проснулся, зевнул, поднялся с дивана и подошёл к окну. Внизу он увидел шедшего по улице Стекляшкина. Даже издалека было видно, что рожа у него довольная. Значит, Римка ему опять в долг налила, понял Гаррий Бонифатьевич. Римкой звали буфетчицу местной пивной «Василёк». Она была славной женщиной, которую уважали все местные алкаши, даже несмотря на то, что она часто ругалась на них матом, а некоторых, наиболее в своём алкоголизме принципиальных, охаживала по наглым мордам мокрой тряпкой, которой вытирала прилавок.
И не забыть завтра с утра хрена купить, подумал Гаррий Бонифатьевич. Марки «Дяд Вася». Во времена моей молодости его прекрасно готовили в «Славянском базаре».
