Глава 6
Алена ушла. Я еще некоторое время бродил по спальне, словно маленький ребенок, потерявший любимую игрушку. Вздохнув, я начал одеваться, невесело думая, что все-таки не зря приехал сюда, потому что, если мое расследование окажется пшиком, то сам процесс расследования, несомненно, имеет приятные моменты.
Одевшись, я открыл шкаф и недовольно посмотрел на себя в зеркало: передо мной стоял индивид, напоминающий сытого кота, после контрольной пробы сметаны, облаченный в костюм и издевающийся над собственной шеей галстуком.
- А ну вас к черту! - с озлоблением проворчал я, снял с себя официальное облачение, достал из шкафа джинсы, тенниску и кроссовки. - Ну, вот, так будет лучше. В цирк не обязательно ходить в официозе, - пробормотал я, посмотрелся в зеркало и направился к кабинету Ландау...
В коридоре на площадке, где располагалась лесница и, соответственно, дверь в кабинет, было тихо и пусто: патрулей, охраняющих жизнь экстравагантного хояина дома от маньяков и убийц, не наблюдалось, как и самих маньяков и убийц тоже.
Я остановился около лестницы, оперся спиной о перила и решил ненадолго задержаться здесь, чтобы успокоиться и придушить возникшую у меня злобу. Потому что придушить мне хотелось кое-кого другого. По сути дела, сейчас я ощущал себя в роли клоуна, попавшего в чужую цирковую программу. В обычной жизни мало кому нравится не притворяться, а быть клоуном. Мне что, стать исключением? Нет, клоуном мне быть не хотелось, но и к постоянно изменяющимся событиям я был не готов. Теперь мне стали понятны слова дяди Володи, почему спецорганы убежали бы отсюда. Я бы тоже с удовольствием рванул так, что пятки сверкали. Но не рванешь. Вокруг этого прекраснного, но проклятого дома, плескалась вода, летали кровожадные комары, и дышала бездной трясина. Пробираться отсюда самостоятельно к обжитым местам самоубийство. В таких условиях лучше повеситься... Слава Богу, наклонностей к суициду у меня не было...
- Я больше так не могу, - долетел до меня снизу возбужденный женский шепот. - Пора решать эту проблему. Я уже готова - с тобой или без тебя.
Я развернулся в сторону лестничного проема, оперся на перила и посмотрел вниз: рядом с лестницей стояли Анжела и Сидоров.
- Потерпи еще немного. Я выберу время и все ему скажу, - успокаивая, также шепотом ответил Анжеле Сидоров.
Мне было любопытно, но несколько неудобно стать участником чужого, не предназначавшегося для других ушей, разговора, и одновременно со смущением, в моей голове возникла мысль: «Видимо, действительно не все здесь так однозначно». Я интеллигентно кашлянул и оскалился в улыбке, смотря на поднявшиеся вверх лица.
- Вам тоже не отдыхается после завтрака? - спросил я из желания, хоть что-то сказать.
- Да, - хмуро глядя на меня, ответил Сидоров, прищурился и спросил: - Шпионите, Павел Иванович?
- Нет - это не моя специальность, - отшутился я и снова улыбнулся.
- Это радует, - проговорил Сидоров, а затем, игнорируя меня, обратился к Анжеле: - Простите, Анжела Сергеевна, мне необходимо вернуться к исполнению своих обязанностей.
Анжела проводила взглядом уходящего Сидорова, затем медленно поднялась по лестнице и встала рядом со мной, слегка касаясь бедром. От Анжелы веял легкий и приятный цитрусово-мятный аромат, который усиливал и обострял ощущение женственности, исходившие от нее.
- Анжела, - неожиданно для себя, серьезно и печально произнес я, - вы знаете, что принадлежите к тому типу жинщин, которые либо окрыляют или уничтожают мужчин, либо сгорают сами?
- Знаю, Павел, - тихим, казалось выходящим из самой глубины, голосом, сказала она. - Меня это не радует, - особенно в отношениях с мужчинами, - она с грустью посмотрела на меня. - Мужчина рядом с женщиной должен чувствовать покой и твердыню, а не постоянно биться над собственными комплексами и страхами. От этого устают не только мужчины, поверьте мне.
- Верю, - пребывая на той же грустной волне, ответил я. - Я знал нескольких таких мужчин, которые не в силах справиться с любовью к женщине, возненавидели. И это, ведь, не просто ненависть, проходящая вместе с любовью, она, как рабское клеймо, - навсегда.
- Откуда вы знаете? - удивленно, произнесла Анжела. - Хотя, что я спрашиваю! Вы уже давно не мальчик.
- Это точно, - невесело подтвердил я. Ее упоминание о моем возрасте несколько удивило, поскольку разница в годах между нами была не слишком большой и не в пользу Анжелы. - Я уже давно не мальчик, а мужчина. А мужчине всегда нужно знамя или, по крайней мере, вымпел, который бы маячил перед ним и не давал покоя.
- И кто я? - спросила Анжела.
- Скорее знамя. Очень большое, призрачное, и кажущееся достижимым, знамя, - ответил я и продолжил, боясь смотреть ей в лицо: - Можно вас попросить об одолжении?
- Конечно можно, - ответила она.
- Не надо меня обольщать, - выдохнул я, осознавая, что в этих словах, и в том, как я это сказал, звучало: «Я - сдаюсь!»
- Хорошо, - ответила Анжела и повернула ко мне голову. В ее взгляде не было того, что обычно в такой ситуации ожидаешь увидеть в глазах женщины: превосходства, перевода тебя в разряд ничтожества, может быть, неодушевленной игрушки или, наоборот, восхищения, благодарности от самопожертвования и капитуляции, - они были печальны и затянуты тонкой пленкой влаги, готовой вот-вот превратиться в маленькие горячие слезы. - Спасибо, - прошептала она, - от мужчины очень редко можно услышать признание в... - она прервалась, не жалая меня унижать. - Знаешь, Павел, - осознанно или неосознанно, переходя со мной на «ты» и, тем самым, делая нас ближе, продолжила она, - у нас здесь не все так однозначно, как можно подумать. Мы с тобой поговорим обо всем, но чуть позже... Пока не время.
- Ладно, - согласился я.
- А теперь, иди... Если Семена не оторвать от его игрушек, - Анжела улыбнулась одними губами, - он будет играть в них вечно. Иди, напомни о себе, - Анжела на прощание притронулась к моей руке и ушла, оставляя мое сознание разбитым и смятенным, но не уничтоженным.
Я вздохнул, помотал головой из стороны в сторону, стряхивая наваждение, нахлынувшее на меня, и не понимая, зачем и почему я затеял этот разговор. Что со мной? Когда Анжела стояла рядом - я был одним. Она ушла - и я другой. Скажешь кому - не поверят!..
Решительно открыв дверь, я оказался на пороге кабинета Ландау, сделал шаг вперед и остановился. Идти дальше, значило брести по слою бумаги, разбросанной по всему полу. Слева и справа от входной двери на стульях сидели телохранители с бесстрастием и скукой, наблюдая за творческими муками физика теоретика и биржевика практика. Сам Ландау сидел за письменным столом в окружении не меньшего вороха бумаги и что-то увлеченно писал, не замечая ничего вокруг.
Я кашлянул несколько раз, пытаясь привлечь его внимание, но безрезультатно. Меня кто-то тронул за руку, и я скосил взгляд в сторону.
- Если хотите привлечь его внимание - идите к нему, - подсказал мне Александр и ткнул пальцем в сторону Ландау.
Я, шурша бумагой, словно осенней листвой, последовал совету и подошел к письменному столу, наклонился вперед и громко сказал:
- Семен Борисович, пора!
Ландау поднял на меня отрешенный взгляд, и некоторое время пытался вспомнить, кто перед ним и где он. Наконец, его глаза прояснились:
- Павел Иванович? Вы уже здесь? Почему так рано? - недовольным тоном спросил он.
- Прошло почти два часа, - ответил я.
- Не может быть! - воскликнул Ландау и осмотрелся по сторонам, озирая целлюлозно-бумажный беспорядок, царящий вокруг. - Нда, - пробормотал он, - пора, так пора.
Ландау встал из-за стола. На нем был спортивный костюм, выглядивший мешковато и не с его плеча. Он решительно направился к двери, но на пороге остановился и строго сказал:
- Ничего здесь не трогать... Может что-то понадобиться, - затем посмотрел на меня, кивнул подбородком в сторону двери. - Пойдемте, Павел Иванович.
- Подождите, - обращась к Ландау, поспешно сказал я. - Мне бы хотелось посмотреть кое-что из вашего гардероба.
- Гардероба? - переспросил Ландау, недоуменно глядя на меня. - Ах, из гордероба! - вспомнил он и направился в сторону двери в глубине кабинета, продираясь сквозь бумажные насыпи. - Пойдемте со мной, Павел Иванович.
Я пошел вслед за Ландау, а за нами устремились телохранители. Ландау открыл дверь, обернулся, с удивлением посмотрел на телохранителей:
- Вы нам там не нужны, оставайтесь здесь, - строгим, не терпящим возражений, тоном произнес Ландау, глядя на телохранителей, пропустил меня в комнату и закрыл за нами дверь.
Комната оказалась спальней. Размерами она была меньше той, где с утра я уже освоился, и даже меньше, чем кабинет Ландау. Обстановка была проста и неказиста, как и все, что делали в советское время: относительно небольшая полутороспальная кровать, застеленая старым покрывалом серо-стальных тонов, и никакого балдахина, мягкий продавленнный диван в углу, пара стульев и гардероб. Это действительно был гардероб, а не платяной шкаф. Где и с какой дачи, если не со свалки, был вывезен этот антиквартиат советского времени, мне было непонятно. На моей даче стоял такой же, тяжелый, сделанный не из какого-то ДСП, а из дерева. Рядом с гардеробом располагалась дверь, ведущая, как я догадался, к сантехническим достижениям человечества. Мне почему-то представилось, что если я открою эту дверь, то увижу воплощение советской инженерной мысли, воспитанной в идеологии простоты, функциональности и демократического централизма, отягощенного трещинами, царапинами и иными последствиями лозунга из анекдота: «Пятилетку за три дня!»
Ландау посмотрел на меня и, видимо, по моему выражению лица что-то понял:
- Пробовал я установить здесь что-то другое, но знаете, Павел Иванович, после этого стал плохо спать. Старый я уже, наверное, привычка, - пояснил он и открыл заскрипевшие дверцы гадероба.
Отделение гардероба для верхней одежды было забито костюмами. Ландау стал перебирать вешалки, замирая, на некоторое время, и, видимо, вспоминая тот костюм, в который он положил конверт с первым завещанием.
- Нет, не вспомню, - сдавшись, проговорил он. - Лучше осмотреть все.
Проверка костюмов заняла у Ландау минут пять, но положительного результата не дала.
- Нет здесь ничего, - констатировал он и закрыл дверцы гардероба, затем растерянно посмотрел на меня и продолжил: - Я, думаю, надо еще посмотреть в сейфе.
Мы вернулись в кабинет. Ландау осторожно, чтобы не обрушить кипу бумаг, обошел письменнный стол по дуге, отодвинул стул, присел и открыл деревянную панель в стене. За панелью действительно был сейф, взиравший на нас дисплеем, светившимся зеленым светом. Ландау что-то понажимал на дисплее, покрутил дисковый шифратор и открыл сейф.
Внутри сейфа, как мне было видно, лежала небольшая стопка конвертов, исписанных листов бумаги и несколько пачек денег. Ландау перебрал свои документы и, наконец, вытащил наружу нужный конверт.
- Вот он, - проговорил Ландау и протянул конверт мне.
Я взял конверт, прочитал все полагающиеся надписи на нем, осмотрел - надрывов или повреждений конверта не было.
- Хорошо, Семен Борисович. Давайте пройдем с вами в другую комнату, - предложил я, показывая взглядом на спальню.
- Да, пойдемте, - согласился Ландау, и мы снова уединились в его аскетичном убежище.
Ландау сел на диван, провалившись в бездну параллона и пружин, а я взял массивный и тяжелый стул, притащил его к дивану и сел напротив Ландау. Мы некоторое время смотрели друг на друга, скорее ожидая от самих себя каких-то слов, соответствующих этому моменту, но не дождались.
- Ладно, - проговорил я, и вскрыл конверт.
В конверте лежало завещание. Его текст соответствовал тому, что вчера мне рассказал Ландау. Все мои рассуждения, домыслы и конструкции, построенные на версии пропажи завещания окончательно рассыпались в пыль и улетели под дуновением фактов. Я был разачарован. Меня поразила эта мысль, уродливая для нормального человека. Я должен был бы радоваться, но не радовался. Почему? Занявшись самокопанием, я вытащил на поверхность мысль о том, что я пытался все упростить. Человеческая жизнь не прямая линия. Радовало только одно - я могу исключить, по крайней мере, сейчас, Анжелу из всех моих живодерских конструкций, основанных на похищении завещания...
Но все-таки, этот дом полон каких-то тайн и, возможно, личных трагедий. Я соприкоснулся с ними, пусть слегка, но соприкоснулся. Алена, пытавшаяся казаться беспечной, экономка, построившая вокруг себя бронещиты, Анжела и Сидоров, погруженнные в какую-то выматывающую их проблему, дворецкий, играющий сложную и непонятную мне роль, - все это было здесь. Захотелось крикнуть: «Кто следующий?»...
Все это влияло на обитающих здесь людей, приносило какое-то беспокойство и, возможно, страх в их жизнь. Может быть, существующая здесь проблема носит психологический, а не уголовный характер? Я не знал правильного ответа на этот вопрос.
- Семен Борисович, что будем делать с завещанием? - задал я вопрос, который имел ответ.
- А вы как посоветуете? - спросил он меня, растерянно глядя в глаза.
- Уничтожить, - ответил я.
- Тогда давайте сделаем это, - согласился со мной Ландау.
- У вас есть здесь спички или зажигалка?
- Нет. Зачем они мне? - ответил Ландау и пожал плечами. - Надо сходить на кухню.
- Не надо никуда ходить, - возразил я, боясь, что Ландау передумает, и мое пребывание здесь еще более усложнится. - Мы его просто разорвем на мелкие кусочки и сольем в канализацию. У вас там туалет? - спросил я и кивнул на дверь рядом с гардеробом.
Да, - ответил Ландау и пояснил: - Там туалет и ванная комната.
Я разорвал завещание и конверт до состояния мелкого конфетти и собрал обрывки бумаги в кулак.
- Ну, вот и все. Пойдемте, - предложил я Ландау.
Мы встали, Ландау опередил меня и открыл дверь. Здесь все было так же, как и в моих помещениях - стандарт капиталистического рая. Мы прошли дальше, Ландау открыл следующую дверь, включил свет и встал рядом с унитазом, растерянно глядя на меня. Я наклонился, открыл крышку, бросил в утробу сантехики комок из разорванного завещания и конверта, нажал на кнопку, смывая мою ложную версию в канализацию.
- Вот и все, - скорее для себя, чем для Ландау, повторил я.
- Что все? – обеспокоенно спросил Ландау.
- Не обращайте внимания, Семен Борисович, - ответил я и вернулся в комнату.
Ландау вышел вслед за мной и остановился:
- Что дальше? - спросил он.
- Пока не знаю, - ответил я и сел на стул. - Присядьте, Семен Борисович, - попросил я, указывая на диван.
Ландау снова сел на тоже место, напротив меня, смотря выжидательно.
- У меня к вам, Семен Борисович, будет одна просьба или, скорее, предложение.
- Какое именно? – впадая в запоздалый педантизм, спросил он.
- Мне кажется, вам надо рассказать Анжеле, что изменили завещание.
- Но я не могу! - растерянно проговорил Ландау. - Мне стыдно признаться ей в этом!
- А что изменится от того, если вы это скроете?
- Ну,.. - Ландау замялся, - когда я умру... Я же когда-нибудь умру?.. Тогда, наверное, мне будет уже все равно.
- И все-таки, Семен Борисович, - пристально глядя ему в глаза, сказал я, - вы что-то недоговариваете.
Ландау некоторое время молчал, потупив взгляд, на лице проступили красные пятна:
- Вы правы. Мне не только стыдно. За то время, что Анжела находится рядом со мной, я как-то свыкся с ней. Она, наверное, стала для меня нечто большим... Мне кажется, что я что-то потеряю, что я... не смогу спокойно работать, - смущенно произнес он.
- Семен Борисович, знаете, кого вы мне напоминаете? - с удивлением глядя на Ландау, спросил я.
- Знаю, - тихо, почти шепотом, ответил он. - Я вам напоминаю эгоистичного ребенка. Мне уже говорили это.
- Кто?
- Людмила давно, и Анжела - недавно, - почти неслышно, одними губами, проговорил Ландау.
- Семен Борисович, но, ведь, рано или поздно, ваш разрыв с Анжелой должен произойти. Вы же понимаете это?
- Понимаю, но оттягиваю. Я этого не говорил вам, но перед разводом мы с Анжелой договорились, что она еще некоторое время побудет со мной.
- Тогда мне непонятна еще одна вещь, Семен Борисович, - вчера вы сказали, что развод с Анжелой для вас лучший выход. Сегодня я слышу нечто иное. Как это совместить?
- Не знаю, - ответил Ландау. - Я не знаю, как все это совмещается у меня, но это так! Возможно, я боюсь испытать дискомфорт от ее отсутствия. Возможно, я боюсь, что без привычной обстановки не смогу работать.
Да, Ландау продолжал меня удивлять. Не задумываясь, он зачислил Анжелу в очень важный, но все-таки предмет обстановки. Я некоторое время сидел молча, ощущая и себя в роли части интерьера. Развив буйную фантазию, я даже представил, как Алена или Настя будут смахивать с меня пыль. Эта процедура, осуществляемая их руками, несоменно вызвала бы во мне положительные эмоции, но вот наличие самой пыли...
- Нда, - смог выдавить из себя я, возвращаясь из царства фантазии в реальность. - Ладно, проехали, - сказал я для себя, а не для Ландау. - Семен Борисович, я все-таки считаю ошибкой с вашей стороны, сокрытие столь важного и для вас, и для Анжелы обстоятельства, - пытаясь увещевать Ландау, проговорил я.
- Но как? - спросил он.
- Что как? - не понимая, переспросил я.
- Как я это ей скажу? - обеспокоенный моральной стороной дела, спросил Ландау.
- Давайте подумаем вместе, - ответил я, немного подумал и продолжил: - Может вам следует предложить ей что-то уже сейчас, а не после вашей смерти?
- Но я же оставил для нее вклад в банке...
- Посмертный, Семен Борисович! Ей же надо жить сейчас, а не когда вы умрете. Это вам не надо думать о хлебе насущном. А как быть ей?
- Но я же ее не гоню! Пусть живет здесь - у нее никто ничего не отнимает, - возвращаясь в самое начало, проговорил Ландау. В этот момент мне вспомнились слова Алены о докторе Джекиле и докторе Хайде.
- А если она не хочет? Можно такое предположить?.. Кстати, вы совсем недавно что-то говорили о свободе выбора, - продолжая нажимать, сказал я и спросил: - Вы, вообще, пытались спросить у нее, что она хочет?
- Нет, не пытался, но я знаю, о чем она мечтает. Я просто не могу представить, что кому-то не хочется жить в этом прекрасном доме, - с удивлением, сказал Ландау.
- Может, Семен Борисович, - я попыталя утвердить Ландау в этой мысли. - Еще как может. Вам же не понравилось в вашем домике в Испании.
- Да, не понравилось. Так что же мне делать, Павел Иванович, посоветуйте?
- Расскажите ей все. Кстати, а можно этот вклад превести в обычный?
- Не знаю, - ответил Ландау. - Но я могу связаться с управляющим банка и все выяснить. Думаю, в принципе, - это возможно.
- Вот и выход для ваших моральных метаний, - сказал я. - Измените, условия договора, чтобы Анжела могла пользоваться деньгами сейчас. В этом случае, изменение завещания никоим образом не ухудшит ее положения, так ведь? - я посмотрел на Ландау, лицо которого изображало маску сомнения. - И в этом случае ваша совесть будет чиста.
- Вы так думаете? - сомневаясь, спросил Ландау.
- Уверен, - безапелляционно произнес я и пока Ландау не передумал, предложил: - А теперь, Семен Борисович, пойдемте к Анжеле. Вы ей все расскажете, - я посмотрел на все еще сомневающегося Ландау. - Представляете, когда вы будете работать, эта посторонняя мысль не будет вас тревожить.
Ландау вскочил и торопливо направился к двери, не заметив в моих словах сарказм и насмешку...
