Культура и искусство

...У Андре Моруа как-то спросили: кто больше изменил историю — Цезарь или Наполеон. Историю больше всех изменили историки — ответил он. Эта острота, впрочем, имеет под собой веские основания. Взять, например, некоего Дионисия Малого, отнявшего у народов целых шесть или даже семь лет драгоценнейшего времени. Он первым попытался прояснить необычайно важный для истории вопрос, когда же родился Иисус Христос. И напутал, конечно. Как это произошло? Дело было в первой половине VI века, во времена византийского императора Юстиниана. Ему-то и показалось, что достойнее вести летосчисление от дней, когда по­явился на земле Иисус. Для того понадобилось знать, когда имен­но это случилось. Тогда и явился Дионисий.

Что о нём известно? Мало. Но кое-что установить можно. Ро­дился он в 460 году по тому са­мому летосчислению, которое ввёл. Родина его — область Добруджа на территории Болгарии. Монашествовал в Антиохии, за­нялся переводами теологических текстов и церковным правом. Вершиной этой его работы стал гигантский свод из нескольких сотен канонов, папских декреталий и соборных актов, известный под названием «Диониссиана». О чём это говорит? О том, что он был серьёзным исследователем. Просто так допустить ошибку в таком важном деле, как рожде­ние Христа, он не мог. Однако же — допустил. И настаивал конкретно на том, что Иисус Христос родил­ся 25 декабря 753 года, считая от основания Рима, и что 754 год старого календаря является, таким образом, пер­вым годом новой эры. Как бы то ни было, а идея прижилась, по­меняла календари и, в конце концов, возобладала в сознании по­давляющего большинства лю­дей. Новая эра была названа «вульгарной», то есть общенародной. Так родилось понятие «до и после Христа». Этому не помешало даже то, что в самих Евангелиях, в частности, в Евангелии от Матфея, есть вполне конкретное ука­зание на рождение Иисуса во вре­мена Ирода Великого. И тут нужны совсем несложные вычисле­ния, чтобы узнать, что Христос родился, по крайней мере, лет за шесть до отмечаемого Рождества Христова. Вот такой получается каламбур. Он вышел совсем не безобидным для верующих. Атеи­сты всех времен должны были бы поставить памятник этому само­му Дионисию Малому. Скольких он прокормил! Почти вся атеистическая пропаганда и громадное количество издёвок над христи­анством основаны на этом несоответствии. Веру рожда­ет знание, но и невежество может питать его тоже. В этом убеждает история с Дионисием Малым. Сомневающиеся в Рождестве, ко­нечно же, не попытались вник­нуть в ход его размышлений. Он оказался, возможно, не первым, но уж точно не последним, кому пришло в голову, что в делах ис­ключительной важности можно и подлакировать действительность. Подогнать реальное под желаемое. Рождение Христа, по его мнению, не могло выпасть на какой угодно год. А если и выпало, то это не правильно. Дионисий выбрал тот год, который был бы достоин со­бытия. Этим годом и стал 754-й от основания Рима. Почему? Соо­бражения тут были если не впол­не языческие, то уж никак не хри­стианские. Дионисию диктовала магия чисел. Из древнего Вавило­на шло убеждение, что число 7 является священным. Следующие две цифры Дионисий разделил пополам, и у него получилось (54:2=27) два раза по 27, числа кратные одновременно 3 и 9, что было особенно значительным (это есть у Платона) и для современных Дионисию верований. Числу 27 отводилась важная роль в пропорциях римских сооруже­ний. Так что число 754, думал Ди­онисий, гораздо более соответст­вует тому, чтобы быть связанным с Христом, чем какие-нибудь, на­пример, 748 или 749, которые го­раздо ближе к реальным, и этого грамотный монах не мог не знать. Так что заблуждался он вполне сознательно.

Постепенно заблудился во време­ни весь мир. Новое летосчисление закрепилось во Франции и в Анг­лии — в VIII веке, в Германии — в IX веке, в Италии — на рубеже IX и Х веков. Оттуда распространилось на весь цивилизованный мир.

Между тем, самой жизни и суще­ству Христа эта история, по-мое­му, не навредила. Наоборот, до­бавила тайны и чуда, действую­щих на воображение. Впрочем, в истории Иисуса понятия чуда и реальности настолько близки, что одно существует как бы для того только, чтобы подтвердить другое, сделать его более выпуклым.

Вот, например, рассказ о Вифле­емской звезде. «Когда же Иисус родился в Вифлееме Иудейском во дни царя Ирода, пришли в Ие­русалим волхвы с востока и го­ворят: «Где родившийся Царь Иудейский? Ибо мы видели звезду Его на востоке, и пришли поклониться Ему». И волхвы, и яркая звезда, возвестившая рождение Иисуса, — разве не из сказки все это? Но вот как смотрят на это дело астрономы. Процитируем одного из них, Аурелу Зеврецки-Понори: «Кеплер, открывший за­коны движения планет, пытался своим путем исследовать вопрос, касавшийся Вифлеемской звезды. В декабре 1603 года од­на из самых ярких планет, Юпи­тер, весьма близко подошла на небосводе к Сатурну. Кеплер произвёл необходимые вычисления и установил: в 7 году до н.э. Юпитер и Сатурн, по-видимому, так близко подошли друг к другу, что казалось, будто они стали одной-единственной ярко светя­щейся звездой. Две сверкающие планеты встретились под знаком созвездия Рыб. Согласно еврейской традиции, это могло быть символом Израиля и Мессии. У всех народов Юпитер символи­зирует верховное божество, в то время как древняя еврейская традиция считает Сатурн звез­дой-заступницей Израиля».

Итак, необычайно яркая звезда взошла над маленьким городком Вифлеемом за семь лет до новой эры. Это сближение двух планет и дало ту яркую вспышку, по которой звездочёты и волхвы определили появление на земле этого необычайного человека. Мы в чудеса не верим, и это неверие изгнало чудо из нашей жизни. А тогда люди ещё верили в них, и они происходили на самом деле.

Таким образом, вычисления Кеп­лера помогли уточнить дату рож­дения Христа — седьмой год до нашей эры. Теперь это уже не вызывает больших сомнений. Тем более что соображения Кеп­лера удалось уже в наши дни подтвер­дить археологам. В Берлине хранится найденная при раскопках древняя клинописная табличка, на которой есть сообщение, что соеди­нение Юпитера и Сатурна в 7 го­ду до Р.Х. действительно было.

С тех пор мир живёт как бы по фальшивому паспорту. Всякая точка отсчёта требует поправки.

А волхвы? Могли ли они быть так взволнованы появившейся звез­дой, чтобы отправиться на поис­ки необыкновенного младенца и определить его точное местона­хождение? Тут тоже, оказывает­ся, ничего невозможного нет. На­до только узнать некоторые знаки того времени. Перелистаем несколько авторитетных иссле­дований на эту тему. Выдающий­ся русский историк античного христианства конца XIX века А. Лопухин считает: «...Язычники востока вообще, а халдеи в осо­бенности хорошо знакомы были с ожиданиями иудеев, касающи­мися пришествия Мессии. Нако­нец, с этой надеждой Израиля халдейские мудрецы могли быть особенно хорошо знакомы бла­годаря тому обстоятельству, что к их классу принадлежал некогда пророк Даниил, который с осо­бой выразительностью предска­зывал пришествие (великого ца­ря) Мессии и даже точными чис­лами (знаменитой системой седьмин) определил самое вре­мя Его пришествия. Все это было достаточным основанием для волхвов при виде необычайной звезды прийти к убеждению, что звезда эта возвещает именно ро­ждение Мессии». Современный финский исследователь Ристо Сантала объясняет, почему имен­но волхвы отправились в Пале­стину: «Символическая умест­ность чудесного знамения была совершено понятна людям того времени. Знаки Зодиака часто идентифицировали с разными народами. Например, считалось, что созвездие Рыб покровитель­ствует Сирии и Палестине... Са­турн в вавилонской астрологии ассоциировался с Палестиной, в то время как Юпитер был плане­той царской, предсказывавшей золотой век политики. Таким об­разом, когда Сатурн встречался с Юпитером в созвездии Рыб, то становилось ясно, что Правитель последних времен рождён в Па­лестине. Глиняные таблички, найденные в башне Зиппар (одна из них и хранится в Берлине), ве­роятно, использовались в качестве переносных календарей, и волхвы, должно быть, взяли их с собой в свое путешествие в Палестину».

«Мало того, — продол­жает свои размышления А. Лопу­хин, — астрономически удостоверено, что это звездное явление оказывалось перед глазами тех, кто выходил из Иерусалима, и что оно, можно сказать, указыва­ло направление к Вифлеему. Все это поистине чудесно, даже если бы мы ограничились здесь перечислением одних только точных астрономических явлений».

Так что в евангельских словах о том, что волхвов вела звезда, нет, пожалуй, никакой поэтической вольности. Даже этот по виду вполне волшебный момент, ока­зывается, может войти в ряд бес­спорных доказательств истин­ности рождественской истории. Часто говорили, что знание про­тиворечит вере. Хотелось бы заступиться за знание. Противоречит вере знание неполное...

И опять пример из рождественской истории. Сколько раз высмеивал­ся тот факт, что Иисус родился в Вифлееме. Так предрекали про­роки, и история Иисуса будто бы подогнана под эти пророчества. Потому и была выдумана некая пе­репись, потребовавшая от плот­ника Иосифа поехать в его род­ной город. Можно было и в самом деле убедить, что все это шито белыми нитками. Но вот находит­ся недавно папирус (датируемый 1 веком от Р.Х.), который объясня­ет именно такой порядок, устано­вленный тогда в Римской империи: «В связи с предстоящей пе­реписью населения необходимо, чтобы все, кто по той или иной причине живёт вне собственного дома, были готовы немедленно вернуться под власть своих пра­вительств, чтобы всей семьей за­регистрироваться для переписи и сохранить за собой возделывае­мые земли, принадлежащие им».

Перепись тогда была проведена. Жителей в империи оказалось 4 101 017. «И вот стало в империи на одного человека больше, но никто не знал этого, потому что Иосиф боялся открыть это. И в список Его не внесли», — запишет Иоанн Хильдесхаймский.

Так оно и должно быть. Небесным жите­лям нет места на земле. Через со­рок примерно лет, когда Христа распяли на кресте, жителей на зе­мле не стало меньше. Так и не внесённый в земные списки, Он был похоронен в одинокой моги­ле. Друзья, пришедшие к этой мо­гиле утром, не нашли его тела. С этого началось воскресение вет­хого мира. Новому человечеству исполнилось теперь две тысячи с лишним лет. Жи­ло ли оно с тех пор хотя бы день по Его слову? Неужели в списках той новой небесной империи, ко­торую Он называл Царством Божиим, имя Иисуса Христа значит­ся единственным?

Христос родился в коровьем хлеву. Мне легко представить ту значительную картину, когда юная мать, в поисках лучшего места для новорождённого, укладывает его в ясли, на свежее сено. Нутро коровьих загонов вряд ли изменилось с тех пор. И сейчас тут низкая загородка для сена называется замечательным деревенским словом «ясли». Это в хлеву самое чистое место. В него приносили коровий корм. И то, что первыми запахами, которые узнал Иисус Христос, были запахи сена, навоза и парного молока, делает бесконечно трогательным и понятным тот необычайный момент, в который явился он на земле. И корова смотрела на него глазами языческой богини. Помните, у Гомера: «Богиня волоокая Гера». Все-таки запомнилось кое-что из Гомера.

Меня с детства занимало слово Спаситель. Как это могло быть, не верилось мне, чтобы мальчик, родившийся в бедной семье галилейского плотника и матери-рукодельницы, мог спасти мир? И от чего именно надо было спасать тогда этот мир? Теперь я понимаю, что отчасти эти детские безгрешные вопросы отдавали фарисейством. «Как может быть он Мессией, — высокомерно судили они. — Разве мы не знаем его? Не он ли сын плотника с Нижней улицы Назарета?»

Чтобы ответить на эти вопросы, надо вернуться в библейскую старину, тысячи на две с половиной лет. Тогда народ впервые воспринял божьи заповеди. Это были составные великой формулы нравственного здоровья людей. Далее с ними произошла жестокая метаморфоза. Ветхозаветные книги бывает больно читать. Бог общего братства где-то между книгой Исхода и книгой Чисел превращается в злобного маньяка, провоцирующего свой народ на расовую ненависть и кровопролитие, завещающего ему земли, богатства и власть над всеми другими народами. Неумная местечковая ярость сквозит в словах, приписываемых ему:

«Когда подойдёшь к городу, чтобы завоевать его, предложи ему мир. Если он согласится на мир с тобою и отворит тебе ворота, то весь народ, который найдётся в нём, будет платить тебе дань и служить тебе. Если же он не согласится на мир с тобою и будет вести войну, то осади его. И когда Господь Бог твой предаст его в руки твои, порази в нём весь мужской пол острием меча... А в городах сих народов, которые Господь Бог твой даст тебе во владение, не оставляй в живых ни одной души... увидишь между пленными женщину, красивую видом... приведи её в дом свой... если же она после не понравится тебе, то отпусти её...»

Иисусу, конечно, известны были эти слова. «Бойтесь закваски фарисейской», — учил он. Это означало, что современные ему учителя народные густо подсыпали в тесто общего сознания дрожжи злобы и ненависти. И тесто это быстро всходило. Чаяния народа, обиженного обстоятельствами истории, принимало формы уродливые и недостойные. Он ожидал явления человека необычайного, в котором копившаяся веками ярость нашла бы свой выход.

Вот в какую чудовищную поэзию всё это отлилось: «Как прекрасен царь-Мессия, происходящий из дома Иудина. Он опоясывает свои чресла, выступает и повелевает начать битву против его врагов, и побивает их царей и начальников, и нет столь могущего, кто бы мог выстоять против него. Горы он обагряет кровью своих избитых врагов; одежды, обагрённые их кровью, подобны гроздьям пурпурного винограда...»

Или вот ещё: «Господь отомстит за нас скопищам Гога. В оный час будет сокрушена сила народов; они будут как корабль, на котором сорваны снасти и сломана мачта, так что нельзя уже на ней поднимать парусов. Тогда Израиль разделит между собою сокровища народов — великую массу добычи и богатств, так что даже если среди него окажутся хромые и слепые, и те получат свою долю».

Это была не просто наивная глупость сознания, ограниченного узким национальным горизонтом. В мире пустила первые ростки упорная злоба на обстоятельства, жажда реванша и мести. В данном случае речь идёт о древней Иудее, но носителями этих идей в разное время будут разные народы. История двадцатого столетия дает этому особенно ясные подтверждения.

Чтобы мир пришёл в равновесие, нужно стало, чтобы появилась другая идея. Если вглядеться в историю особым взглядом, то можно угадать следующую закономерность. Личность, меняющая картину мира, всегда приходит вовремя. Как будто само время материализует его из собственной нужды.

Христос пришел восстановить то, что было утрачено в злобном умствовании. Не отменить закон, а исполнить его. И вот над маленьким городком Вифлеемом взошла многоцветная прекрасная звезда спасения.

Со времени, когда пришёл Христос, можно стало говорить, что мир держится на простых истинах. Но при этом надо помнить, что нынешние банальности когда-то начинались как великие откровения. Священное имя Христа и до сей поры остаётся великим средством утвердить на земле те простые истины, без которых человечество давно перестало бы существовать. Самая великая из банальностей уже две тысячи лет звучит так: «Делай другим то, чего хочешь для себя». Вот и всё. Новый Мессия, принёсший в мир вместо меча эти простые истины, показался вначале смешным. Ни на какого Мессию не похожим. Но когда у исповедников ненависти стала уходить из-под ног почва, он показался опасным, и они убили его. Это и есть высшая мера фарисейства. С тех пор всё содержание земной истории в той или иной мере лишь отражает начавшееся противостояние. В трагедии Джордано Бруно, Николая Вавилова, или даже простого солдата, не вернувшегося с чеченской войны, есть явный отпечаток фарисейского наследия и того, что ему противостоит. И пока мы умеем различать, кто тут прав и кто виноват, мы исповедуем Христа, даже если и не верим в Бога.

Я предполагаю, что у человечества может оказаться такая короткая память, что из неё изгладится даже имя Иисуса Назаретянина. Но то сопротивление, которое пришло в этот мир вместе с ним, будет и тогда поддерживать его равновесие, и в этом смысле Иисус настоящий спаситель мира.

В земной истории Иисуса Христа есть, по крайней мере, три чудесных поучительных момента.

И самый великий человек обязан владеть простым ремеслом. Иисус унаследовал мастерство плотника. Если уточнить, то он скорее был столяром. По-русски, плотник — это тот все-таки кто ставит дома. Столяром он был, видимо, не плохой квалификации, потому что, по преданию, ему и приёмному отцу его, Иосифу, некий местный царёк доверил даже сработать себе трон. А в основном они делали кровати. Ложа любви и смерти. Причём, Иисус нередко исправлял в них погрешности своего отца. Значит, руки у него, должно быть, пахли сосновой стружкой и были в рубцах от порезов и в янтарных мозолях. Как не назвать после этого занятие плотника благословенным.

Он не имел, как бы сейчас сказали, систематического образования. Он не учился в школе. И вот думаешь, пообтеши он свой свежий природный ум этим самым систематическим образованием, вышел бы из него такой же безоглядный реформатор? Остался бы его взгляд на вещи таким же смелым? Возможно, что и каждый человек рождается со своей единственной правдой, только забывает о ней, заблудившись в книжном знании. Не убиваем ли мы в себе, в какой-то степени, Христа, столкнувшись с диктатурой книжных мнений, с диктатурой устоявшейся школьной премудрости?                 

Его ученики были почти сплошь из галилейских рыбаков. Сильные, опалённые солнцем парни. У них не было изощрённого ума, но именно они произвели величайший переворот в человеческом сознании. Факт этот потрясает. Именно он убеждает в могуществе и ценности любой отдельно взятой человеческой личности. Надо в неё только вдохнуть веру и истину.

Иисус Христос говорил прекрасным языком. Если бы он захотел что-нибудь написать сам, это было бы, вне всякого сомнения, выдающимся литературным образцом. После него и так утвердился в писательстве труднейший жанр притчи. Вот какое, например, есть блестящее у него метафорическое описание дикого цветка: «Посмотрите на полевые лилии, как они растут. Не трудятся, не прядут. Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них».

Он не был аскетом. Любил застолья с вином и разговорами. Он имел влияние на женщин. Они, вот именно, боготворили его. В нём в высшей степени присутствовало то, что называем мы обаянием, харизмой, божьим даром. Он был тонким знатоком человеческой души, умел тронуть её самые сокровенные струны. Один только недостаток, на мой взгляд, был в нем — он почему-то недолюбливал собак.       

Вот эпизод совершенно потрясающий. Его невозможно было бы выдумать... На Голгофе прибиты к крестам три человека. Христос и два разбойника. Все трое на крестах разговаривают. И здесь отношение к Христу разделило людей на два вечных непримиримых характера. Один злословит целый мир, другой пытается угадать зерно истины. Сюжет колоссальный, но что-то не помнится, чтобы великая литература интересовалась им. Тут, на кресте, Христос обрёл себе последнего ученика. И, кстати сказать — первого поселенца христианского рая, первого отмеченного божьей благодатью праведника. И этим закончился спор о вере и безверии, о земном и духовном, о преходящем и вечном. Разбойник по левую сторону умер в злобе, проклиная и ненавидя весь мир. Тот, что по правую — в последний мучительный миг глотнул воздух истины. Весь жестокий парадокс его непутёвой жизни в том, что самое значительное и счастливое мгновение её случилось здесь, на кресте. Он узнал пронзительную радость сочувствия ближнему... После этого легко представить, что и сейчас весь мир как бы на Голгофе. Эти два непримиримых варианта человеческого сознания противостоят в мире. И от того, какой возьмёт верх, зависит окончательная его судьба... Не потому ли именно сейчас, в начале третьего тысячелетия от рождения Христа, его авторитет подвергается такому решительному натиску. Христос, как и прежде, участвует в борьбе за спасение мира...