А потом погода испортилась. Эту фразу я придумала сама. Поэтому нет кавычек. Но внимательный читатель уловит знакомое начало. И в предчувствии праздника будет читать текст, размышляя, куда же всех нас приведет такое начало. Я и сама не знаю.
В Майами мы уже пережили все буйства природы, ее капризы и смены настроений – шторм, жару несусветную, ветры, теперь – дождь.
Все выглядят, как бронзовые рыбки, золотистые, загорелые, довольные близостью океана. А я – как размороженная курица, бледная, с легкой синевой – загар меня не берет. Жарко краснею на время, потом облезаю. Пляжный отдых вообще не мой жанр. Я и Сочи никогда не любила.
Но все прекрасно!
Песок белый и чистый, океан – бесконечная чаша удовольствий – носятся на виндсёрфингах, загорают на медленно идущих яхтах неизвестные мне люди со всего мира. Всех цветов. Всех наречий. И мы никогда не познакомимся. Проплываем мимо, касаясь друг друга только взором.
Мне нравится наблюдать за девушкой в сари. Ветер надувает ее одежды – и кажется, что она сейчас улетит.
Очень много красивых сильных тел. Намазанные всевозможными маслами, а потом взбрызнутые специальным дезодорантом, чтобы загар ложился ровно, блестящие торсы выглядят журнально (сексуально, гламурно) привлекательно. Мышцы гладкие, эластичные, рельефные.
Ноги длинные, шеи лебединые, купальники – тряпочки, не скрывающие ничего. Но все в шляпах, кепках, банданах. Черных очках. Толстых мало, зато они бриллиантах и почему-то из Харькова.
Мои друзья, которые принимают нас со всем ташкентско-московским великодушием, на океане бывают редко. При моем легкомысленном изложении жизни в Майами – наверное, не создалось истинного впечатления действительности: люди они небогатые, каждая копейка достается с трудом. Все в кредит – машина, квартира, жизнь…
Ну, хорошие они журналисты, ну, лучшие – за это же больше не платят, если работаешь на русской радиостанции. Нашего многочисленного пишущего брата в Америке, как в России, легко заменить более дешевым и сговорчивым сотрудником. И так же никого не волнует профессионализм и мастерство.
Обиды приходится скрывать. Работа – это самое главное, что приобретает человек приехавший, потом свобода, медицина, права человека, радости жизни. Только так ты становишься полноценным гражданином своей новой страны.
Вещают прямо из дома. Камера-студия, набитая компьютерами, мониторами, микрофонами, наушниками, стойками, проводами. Сложнейшая программа. Я не смогла бы уже переучиться. Шесть часов эфира ежедневно – на Нью-Йорк, Бостон, Филадельфию, Чикаго… Первое вещание в семь утра. Поэтому вечером – виски с пивом.
Новости каждого города, политические обзоры, музыкальные панорамы, последние известия, вопросы и ответы онлайн. И реклама, будь она неладна, которую нужно сначала найти, а потом заполучить.
Особо поразила реклама программы «Здоровье», финансируемая еврейским кладбищем. Даже непонятно – чего они добиваются – вечной жизни или новых клиентов. Причудлив народ мой …
По утрам, еще до восхода солнца, многие бегают. Мы наблюдаем за ними с балкона, бегут вдоль береговой линии, и видно, как волны стирают их следы. Навсегда. Так тонут слова в эфире…
В Майами ничего недоступного нет. Возможно все, если вы, конечно, платите.
Мы поехали в Key-West; распространенное здесь мнение, кто не посетил этих мест – не был во Флориде.
Машина была хорошая, салон большой, прохладно и комфортно. Даниил очень симпатичный парень из Киева, представленный как экскурсовод, оказался, просто водителем туристической фирмы. Нас предупреждали – в русские экскурсионные бюро не обращайтесь. Обязательно надуют. Но свои, они и в Африке – свои, родные, понятные.
Я все дорогу, как умела, просвещала Даниила, рассказывала ему про Хемингуэя, которого он, оказывается, не читал.
Штат Флорида высовывается в Атлантический океан, как аппендикс, а Key-West – самый южный из серии островов.
Дорога к этому острову проложена частично по островам, частично по мостам между островами. Она хорошо снята в фильме «True lies» («Правдивая ложь»), запоминается почти так же, как и Шварценеггер в главной роли. Как и семимильный легендарный мост (Seven Mile Bridge) – протянувшийся над открытым морем.
К моменту завершения строительства в 1982 году он был самым длинным бетонным мостом в мире. В центре мост повышается в дуге, чтобы обеспечить 65 футов (20 м) высоты для прохода кораблей.
Остальная часть моста значительно ближе к водной поверхности.
Старый железнодорожный мост, который не используется с 1935 года, стоит параллельно главному мосту – и что-то символизирует. Былую мощь, фантазию, возможности, ошибку.
До Key-West больше двухсот километров, поэтому мы несколько раз останавливались, смотрели, пили кофе, курили.
В огромном торгово-ресторанном-культурном центре (забыла записать название), сфотографировалась за машинкой "Олимпия" Хемингуэя (фото попробую выложить, там видны только мои руки на клавиатуре, почтительное касание). Этот комплекс выкупил и поставил в центре зала знаменитую яхту "Пилар", сохранив обстановку, кухню, спальню, кабинет, фотографии, какие-то рукописи, снасти. Атмосферу передает, мне, во всяком случае, так показалось, запах рыбы, пропитавший обшивку, вещи, даже воздух самого магазина, аквариумов и искусственных пальм. Вокруг яхты навесили маек, кепок, удочек, спиннингов – покупайте. Будете, как Хем – сильным и удачливым рыболовом.
Я не очень люблю мемориальные музеи, но дом, где были написаны романы – «По ком звонит колокол», Прощай, оружие», повести «Снега Килиманджаро", "Недолгое счастье Фрэнсиса Макомбера", "Зеленые холмы Африки" – для меня и не помещение под крышей вовсе. Целый мир, безбрежный океан, марлин на 800 килограмм, наша счастливая юность, прочитанный роман «И восходит солнце», и первый писатель, которого все звали, как старого и доброго знакомого – Хем. С бородой и в свитере английской вязки на стенах всех наших квартир.
Хемингуэй, как и Ремарк, для моего поколения – фигуры знаковые. Зарубежные писатели ХХ века новой стилистической манеры, авторской откровенности. Рубленая фраза, краткость описания, жесткость мысли. И неизвестный опыт мужчины, воина, охотника, писателя, и диалоги, которые мы потом пытались повторить, считая, что так писать легко.
И удивлялись – почему у нас не получается кратко и емко. Читали, перечитывали, и знали наизусть.
Цитаты вставляли в свои беседы, и они были более уместны, чем собственные мысли и слова.
Иногда веселюсь, вспоминая, что Владимир Набоков ненавидел сразу двух Нобелевских лауреатов – Бунина и Хемингуэя. Повесть "Старик и море", отмеченная сразу двумя премиями – Пулитцеровской и Нобелевской – он иначе, как "Старик и рыба" не называл.
Но как они величественны – старик, рыба, море, смерть, жизнь.
Музей Эрнста Хэмингуэя оказался шикарным домом с большим тропическим садом. Я почему-то думала, что все должно быть аскетичным, скромным, походным, и даже нищим. Не знаю, почему мне так казалось – а он был с бассейном, тогда первым на сто миль вокруг, ваннами с горячей водой, которых тоже не было ни у кого в округе, венецианскими люстрами, ореховым обеденным столом 18 века и красным кожаным креслом Кардинал. И удивительно большой супружеской кроватью. Ее изголовье – ворота старинного испанского монастыря (фрагмент).
Необыкновенная кованая скульптура стояла на серванте и привлекала взоры всех посетителей. Что это? Оказалось, испанский сейф для бутылок, «танталус» использовали в доме с хитрой целью – уберечь (сберечь) дорогие вина от воров или прислуги. Этот танталус поверг меня в смятение – чтобы Хемингуэй прятал от кого-то выпивку в сейф? Уму непостижимо! Выпивоха, замечательный собутыльник, завсегдатай кафе и баров, описавший сотни напитков и способов их употребления, ставший, если можно так сказать, нашим учителем бурных застолий.
В книге «Праздник, который всегда с тобой» есть фраза, которая нас всех с молодости тревожила – «А потом пришли богатые», кто это такие в нашей бедной неосведомленности?
Полин Пфайфер, его вторая жена, и была богатой, в ее голосе тоже звенели деньги. Тогда вообще непонятно почему Хемингуэй, "подкалывал" своего друга, Скотта Фицджеральда, за его сумасшедшую муку с Зельдой, за его бесконечные сомнения, за фразу: «Очень богатые люди не похожи на нас с вами».
А это действительно так. Они другие. И он это уже знал…
В холле первого этажа висят афиши всех фильмов, снятых по произведениям Эрнеста Хемингуэя, на посетителей смотрят Ава Гарднер, Гари Купер, Ингрид Бергман, Хэмфри Богарт – кумиры прошлого века. Непревзойденные, как и романы хозяина дома. Как его книги разных изданий и на разных языках. Можно взять в руки. А можно и просто смотреть на названия книг, прикрытых хрупким стеклом, думая о своем.
Фотографий в рамах очень много – за работой, в баре, во время рыбной ловли, с друзьями, на яхте, с сыновьями. И, конечно, с трофеями: знаменитыми марлинами. А также явлены лики всех четырех жен – Хэдли, Полин, Марты и Мэри. Все его жены были «счастливыми, здоровыми, стойкими, как кремень».
Говорили, что для каждого нового произведения ему нужна была новая женщина. Их было так много, что существует 500-страничная книга «Женщины Хемингуэя» (автор Бернис Кёрт, не читала и читать не буду)
Но жен было только четыре. В книге «Смерть после полудня» Хемингуэй писал: “Любовь – старое слово. Каждый вкладывает в него то, что ему по плечу”.
И каждый понимает только то, что ему по плечу.
На стенах много картин: морские пейзажи, акварели, портреты хозяина дома в разные периоды его жизни.
Интересны работы Миро, Пикассо – на рисунках коты. Первый раз о страсти Хема к котам я узнала из фильма «Hemingways & Gelhorn» (« Хемингуэй и Геллхорн»), в котором Марта (третья жена) просто с ума сходила от десятка котов, "наводнивших" дом.
Котов и сейчас ужасно много. Рассказывают, что это потомки знаменитого Снежка (самого первого кота) какой-то неизвестной мне породы, шести-семипалые, и такое впечатление, что они ходят по земле в варежках, оттопырив большой палец. Котов все кормят, они лежат в комнатах, прогуливаются по саду, кошки главные хранители дома, живые обереги, и с ними все фотографируются на память. Особенно у "плачущего" фигового дерева. В конце сада есть кошачье кладбище. Кошки даже мертвые, Хемингуэя не покидают.
Ощущение, что мне сюда не нужно было приезжать, сильно даже сейчас, когда впечатления переплавляются в слова и память. Все захватанно взорами посетителей, все на показ и продажу. Даже дверь в туалетную комнату, где сверкали унитазы, оказалась открытой.
Не только в музей, но и в сам Key-West. Есть многое на свете, друг Горацио, которое лучше не знать.
Из музея, потянувшись за всеми, шли толпой, оказались у знаменитого буйка. Мне показался странным по форме – огромная разноцветная пивная банка. Вместо этикетки надпись: «90 миль до Кубы. Самая южная точка континентальных США». Фотографироваться не хотелось, очередь была огромная, не протолкнешься.
А потом, опять же вслед за толпой, мы двинули в бар, известный, как «Sloppy Joe’s Bar» – любимый бар Хемингуэя. Зайти внутрь также не представлялось возможным.
Потом мы погуляли по городку, население всего 25 тысяч, но приезжих очень много – туристическая Мекка. Сюда летят и приплывают – есть аэропорт, делают остановку все океанские круизные лайнеры.
Не понять города за несколько часов, скучал в машине Даниил и желал вернуться в Майами не очень поздно.
Больше всего меня потрясло шагающее дерево БАНЬЯН – оно распространяется не корнями, а воздушными стволами, растет вширь. Дерево символизирует не только макрокосмос, Вселенную, но микрокосмос, Человека. Большой мир и маленький. Платон, рассуждая о происхождении и строении Вселенной, говорил что “наш космос есть живое существо, наделенное душой и умом".
Деревья, словно люди навеселе, нестройной толпой шагали по улице прямо нам навстречу и мы не могли не познакомиться с ними. Я села в приствольный круг и поведала дереву все, о чем хочу сейчас рассказать.
***
Мы, люди простые, неискушенные, но про себя думаем, что уже постигли все на свете. Иллюзии сопровождают нас по всей жизни, как и заблуждения.
Нам все время попадались парочки, держащиеся за руки, обнимающиеся, дружные, влюбленные – я успела только подумать – климат располагает к нежности, кофе – к сердцебиению и возбуждению. Я выпила крошечную чашечку кубинского кофе и не могла уснуть потом двое суток.
И когда увидели флаг с радугой и солнечным кругом, а у меня к флагам уже выработался особый интерес, долго думали – чей он? И что нам сообщает? Пока не догадались прочитать надпись: Союз геев и лесбиянок.
Key-West - их мировой центр, райский уголок любви. С философским постулатом – пусть будет, так… как мы хотим, желаем, жаждем. Нам все дозволено и все доступно! И кто только здесь не побывал за пятьдесят лет – хиппи, битники, неформалы, квиры* всех мастей. Полюбилось это место и художникам, артистам, писателям, дизайнерам, стилистам, моделям – властителям дум и красоты. Со всех концов земли – с Багамских островов, Новой Англии, Кубы и Африки.
И вспомнилось время, когда я интересовалась творчеством Теннесси Уильямса, писала о нем, пытаясь сделать, текст в виде диалогов автора и его двойника.
Его пьесы для меня были больше, чем театр – жизнь на поражение, судьба – казнь. Драматургу и писателю досталась самая трагическая роль, сочиненная им самим.
И где-то всплывало название Key-West. Поскольку это географическая точка была мне неведома, внимания не обратила. Теперь знаю. И уже не забуду. Нашла в воспоминаниях Трумэна Капоте:
«Я остановился с Теннесси на Кей Весте. Мы были в ужасно переполненном баре – там было порядка трёхсот человек, гомосексуалистов и натуралов. Некая пара, муж и жена, сидели в уголке, совершенно пьяные.
Когда женщина подошла к нашему столику, держа в протянутой руке карандаш для бровей, в ней боролись нерешительность с дерзостью. Она хотела, чтобы я оставил свой автограф на её животе.
Я только рассмеялся и сказал: "О, нет! Оставьте нас!"
"Как можешь ты быть таким жестоким?" – изрёк Теннесси, взял карандаш для бровей из рук женщины, и написал моё имя вокруг её пупка.
Когда она вернулась к своему столику, муж её был взбешён. Прежде, чем мы успели смекнуть, в чём дело, он выхватил этот карандаш из её рук, подошел к нам, затем расстегнул ширинку, и, обращаясь ко мне, сказал: "Раз уж вы оставляете повсюду свои автографы, то не изволите ли подписать и мой ***?"
Я не знал другого такого шумного места, в котором триста посетителей умолкли бы разом. Растерянный, я не знал, что сказать в ответ – только смотрел на него.
На помощь пришёл Теннесси, который взял карандаш для бровей из рук незнакомца.
"Я не знаю, подходяще ли это место, чтобы Трумен оставил свой автограф, – произнёс он и подмигнул мне, – но воспользуюсь случаем, чтобы засвидетельствовать своими инициалами".
Весь зал взорвался».*
Не сотвори себе кумира.
Держи дистанцию.
Автор и человек – два разных начала.
Черное и белое. Добро и зло.
Вечное противоборство многих полюсов.
И не нужно бывать в их домах. Там все не так.
Не подходите близко к знаменитым и великим, не пытайтесь заглянуть в альков, узнать то, чего нет в книгах, на полотнах, в звуках, красках и словах – и вы не будете знать разочарования.
Великие – такие же люди, как мы с вами, только одаренные талантом, покоряющим наши сердца.
Лучшие из них – пророки, избранники, ясновидцы – им даются божественные силы, но сами они не божества.
Человеки, сотворенные из глины и ребра.
Каждый пробующий и предлагающий свое яблоко.
Есть очень кислые.
Всегда лучше открыть книгу и прочесть: « А потом погода испортилась. Она переменилась в один день»***
***
– Понравилось? – спросил меня Даниил на обратном пути.
– Нет!
– Вы геев не любите?
– Я людей люблю…
И мы молчали до самого дома.
Майами,2013
*Квир – от английского queer – чудной, странный, извращенный - термин используется для обозначения любой не соответствующей традиционной модели поведения и идентичности.
**Трумен Капоте «Вспоминая Теннесси»
***Эрнест Хемингуэй «Праздник, который всегда с тобой»
