"Государству служат худшие люди, а лучшие – только худшими своими качествами" (О. Ключевский).
"Скоро ты забудешь обо всем, и все, в свою очередь, забудут о тебе" (Марк Аврелий)...
Ложась спать, не был уверен, что проснется.
Днем сомневался: доживет ли до вечера.
Боялся яда, укола, любой таблетки.
Но ранним утром, когда свет нового дня гасил страх – уже после бассейна и массажа, который делал специально приглашенный китаец Лао-Дэ из Шэньяна (провинция Ляолин), Президент чувствовал себя настолько неплохо, что даже погружался в философские бездны о двух началах: Инь и Ян.
Он не все понимал, но слова ему нравились: «Чистая субстанция ян претворяется в небе; мутная субстанция инь претворяется в земле... Солнце – это субстанция ян, а Луна – это субстанция инь... Субстанция инь – это покой, а субстанция ян – это подвижность. Субстанция ян рождает, а субстанция инь взращивает...»
Он сидел у фонтана и пил зеленый сок. Сок сельдерея – напиток жизни. Утверждение, что сельдерей поднимает общий тонус организма и усиливает интеллектуальную работу, очередная витаминная сказка. Но мы верим в чудеса. И Президент верил и пил каждое утро. Он тоже был человеком, и как всякий человек имел право на заблуждение. Во всем остальном заблуждений не оставалось – он понимал, что стар, немощен, не нужен, но смириться с этим не мог и не хотел. У него не было Альцгеймера, Паркинсона, руки не тряслись, и голова держала мысль. Время его промелькнуло быстро, хотя занимал этот пост не меньше тридцати лет, начинал еще при Советской власти многообещающим правителем богатого края.
Иногда ему казалось, что другой жизни не было никогда, и он всегда был только Президентом. И больше ни кем. Победителем жизни по имени Зафар. В это утро он понял – не мы убиваем время, а время убивает нас, превращая в старых, ненужных, отработанных
Мутная субстанция инь претворялась в золото его владений.
Дворец исламской архитектуры.
Нескончаемая роскошная восточная сказка.
Изысканный орнамент отделки, мозаика, фризы, арки.
Перевернутые чаши куполов.
Кружево деревянной резьбы.
Тонкие колонны с облицовкой из керамических плиток, на каждой вязь арабского алфавита, превращалась в суры:(88) -" в тот день, когда не поможет богатство и сыны», (89) « кроме тех, кто придет к Аллаху с беспорочным сердцем».
Казалось, что дворец пуст.
Но многочисленная челядь всех рангов носилась в безграничных пределах комнат, переходов, лестниц, переговорных, залов приемов, огромного парка.
«Кого я взрастил?» – думал Президент, вспоминая свое окружение.
Лица были одинаковыми, не отличались и согнутые поясницы с оттопыренными задницами, и глаза в подобострастном внимании, и привычка записывать за ним каждое слово.
Разными были только костюмы, часы и галстуки. Одинаковыми их делала только цена – немыслимая, если сравнивать с ценой человеческой жизни.
Все хотят на мое место,– понимал он, – вылезают из собственной шкуры, просто из штанов выпрыгивают, подставляя друг друга.
Соперничество – когда это не касалось его лично, он поддерживал изо всех сил, приближал к себе и отталкивал.
Верных возвышал, ненужных держал под домашним арестом, проворовавшихся отправлял в почетные ссылки на Мадагаскар и Гаити. Истинные предатели и злодеи гнили в зиндане, остальные сидели в тюрьмах, напоминающих ад. Многие бежали в Европу, но и там за ними приглядывали. Запуганные молчали. Боролись единицы. А с единицами он не боролся.
Президент неустанно тасовал свою колоду. Когда-то знал, кто в ней пиковый туз. Теперь его превращали в затрепанную шестерку, старую марионетку, и дергали за все веревки. Канаты, жилы, нервы… Не отпускали и не допускали. Он уже не принимал ни одного решения, зато его портретов становилось все больше. Выходили книги его речей. Журналы с глянцевыми обложками. Цитаты висели на всех углах, кто-то превращал их в слоганы. Газетные полосы пестрели его высказываниями. Он вручал, награждал, открывал, присутствовал, кто-то жил за него.
Вся президентская рать, весь президентский совет, делегаты, депутаты, вся эта вознесенная им шушера обыграла его.
Клан шел на клан, договаривались, подкупали, интриговали, объявляли перемирие в обмен на недра, акции, банки, высокую должность и его Президентское кресло.
А значит – абсолютную власть.
Эту рабскую пирамиду он выстроил сам.
Они давно объединились против него, но только сейчас он был их добычей… И мысль, удивительно простая, понятная, легко объяснимая, не давала покоя, ни днем, ни ночью – его время закончилось.
«Страх потери рождает подозрения» – это высказывание Рузвельта было ему предельно понятно. И он сам многое мог к нему добавить.
На каждого у него имелось досье, которые он и разглядывал по утрам. Потом прятал документы в сейф, о существовании которого никто не знал. Так он думал.
Вечерами ему было не до этого. Тайная страсть сжигала его – и он превратил ее в месть. Каждого казнил. Мучительно. Без сожаления. Это доставляло удовольствие.
Вглядываясь в фотографии, дипломы, справки, сведения из банков, размеры счетов – только из страха преемнички не входили в первую сотню журнала «Форбс».
Они думали, что он не знает. Президент знает все. Он не все может сделать, вот в чем фокус.
От природы Президент не был злым, власть сделала его тираном.
Он был обыкновенного ума, а стал неистовым, жестоковыйным мудрецом.
Философия чужда ему была всегда, непонятная болтовня о чем-то невнятном, руками не потрогаешь, но он ясно понял однажды: это не мы убиваем время, а время убивает нас. Его изношенного и ненужного, как труп – время выкидывало на свалку, обещая пышные похороны. Его утешало только, что всех его врагов – поглотит и растопчет в прах их время. И времена помогут.
Его китаец, на удивление сносно говорил по-русски (смешно, конечно, но это был для них единственный общий язык), совершенно не понимал окружающих реалий, но его преданность Президенту не знала границ.
Лао-Дэ было платили больше, чем он просил. Его массаж стимулировал работу мозга и улучшал память. И находясь рядом, он часто просто держал руку на затылке своего господина.
Становилось легче.
– Господин, – склоняясь в поклоне и закатывая узкие глаза – Вам пора собираться на службу, – говорил китаец.
Слова « господин» и «служба» звучали почтительно и торжественно. – Вас ждет ваш народ!
И президент все не мог взять в толк: как из 50 миллионов его подданных, единоверцев, земляков – только один чужой китаец хотел, чтобы он продолжал ездить на работу. И служить своей стране.
